– Не нужны мне аргументы! – хрипло проговорил он.

Джастин не лгал. Он прижимался к ней всем телом и смотрел в ее бездонные сине-зеленые глаза. Он был готов подчиниться силе, которая бросала их друг другу в объятия. Он хотел слиться с ней, навсегда потеряться в этом чувстве: в мире, где им обоим не мешали ни боги, ни политические условности. К сожалению, такой реальности не существовало.

– Не нужны… – повторил он. – Но…

– Никаких но! – сказала она.

Она была возбуждена, но в глазах мелькнула хитринка: наверное, Мэй готовилась к подобному повороту беседы.

– Хватит с меня игр. Мои чувства к тебе не изменятся, даже если ты снова попытаешься меня разозлить. Не ходи на ужин и останься со мной. Не хочешь здесь – поехали ко мне. Мы будем ночь напролет заниматься любовью, а потом ты мне наконец расскажешь все без утайки – поделишься со мной своими секретами, облегчишь душу. Почему ты так долго отталкивал меня? А потом мы снова займемся любовью…

И она вновь приникла к его губам в поцелуе, и он забыл, что хотел сказать. Жизнь его балансировала на тонкой грани, и ему безумно хотелось раствориться в ее объятиях. Это был бы самый простой выход. Но как бы он ни старался, как ни пытался забыть, к нему опять возвращались пророческие слова из давнего сна: «Ты сразу узнаешь ее по короне из звезд и цветов, и когда ты возьмешь ее на ложе и потребуешь ее для себя, ты поклянешься мне в верности».

И старый страх вернулся, а Джастин глубоко задумался, не обернулось бы все совсем иначе, если бы перед этим ему не позвонил Хансен. Возможно, если бы тот не напомнил об обязанностях жреца, Джастин откинул бы все – и поклялся бы в верности богу. Но теперь Джастин, несмотря на заволакивающую зрение пелену желания, живо представил себе жизнь, проведенную у Одина на поводке. Ему бы пришлось отдать себя пастве, сплошь состоящей из Хансенов…

– Нет! – воскликнула она. – Не обманывай меня!

– Я не обманываю! – произнес он, пытаясь сесть. – Я скажу тебе правду, насколько это возможно по крайней мере.

Она тоже села, еще раскрасневшаяся, с разметавшимися по плечам волосами. И он едва не поддался искушению упасть к ней в объятия и почувствовать ее губы на своих губах. Но в ушах грозно прозвучали слова Одина о клятве в верности.

Тогда он просто взял ее руки в свои, хотя опасался даже такой малости – одного легкого прикосновения могло быть достаточно, чтобы сдаться. Затем посмотрел Мэй в глаза:

– Послушай меня внимательно. Ты права, все, что я говорил про повторные свидания и прочее, – это ложь. Вранье, рожденное страхом перед настоящими отношениями и еще кое-чем. Я постараюсь объяснить чем. Знаешь, Мэй… у меня есть только ты, и никого больше мне не надо. Я понял все еще в Панаме, когда я увидел тебя и мир вокруг замер, но я тогда был глуп и боялся признаться в этом самому себе. И только в Аркадии я в полной мере осознал, что я, может так статься, никогда уже тебя не увижу. А все остальное по сравнению с тобой – пепел на ветру, он развеется и будет забыт. А ты… ты – настоящая. Ты – огонь, который поддерживает мое существование. Единственная. Меня тянет к тебе – и только к тебе. И если бы я мог заняться любовью – не выключая свет – и рассказать все, что тяжким грузом лежит у меня на сердце, я бы так и сделал. Поверь мне, Мэй. Я обязательно бы так и поступил, но…