– Слышь, ты? – окликнул я пленного, который сидел сзади, зажатый между Дмитрием и Платоном. – Тот, что с автоматом, он тоже ваш?
– Не, – пленный замотал головой, – я его раньше не видел, Тема вечером его привел.
– Понятно.
Кто угодно может быть, от Семеры до кого-нибудь от Кузьминка, например. Кстати, о Кузьминке… мы с ним сидели за тем же столом, за каким обсуждали отъезд. Интересно…
Был у меня товарищ из известного ведомства, которое боролось в свое время с организованной преступностью. И вот он рассказывал, что они часто ставили прослушку в тех кабаках, которые крышуются братвой. Потому что старшие у братвы всегда сидели за одними и теми же столами, а там редко кто микрофоны искал.
А не оставил ли Кузьминок микрофончик на память? У нас же паб Хмеля как клуб, и садимся мы обычно за один и тот же столик. Вот это проверить бы надо.
Убитого с автоматом по документам звали Мясниковым Игорем Сергеевичем, я помню. Документы, наверное, нормальные, потому что иначе так просто бы через КПП не проехал, а новые эти удостоверения личности не подделаешь, говорят, так что или он на самом деле Мясников, или представляет кого-то, кто может сам выписать документы на другое имя. Кузьминок может, я думаю.
Черт, «сабербен» на прицепе разгоняться не дает, скорость буксировки машины с автоматом не выше сорока. Действительно хорошо, что недалеко отъехали.
Утро. Я люблю просыпаться утром, когда Ирина работает во вторую смену и нет необходимости вставать ни свет ни заря и провожать ее в госпиталь. Можно поваляться в постели и получить заряд позитива на весь оставшийся день.
Но получали мы заряд позитива ровно до тех пор, пока я не выбрался из-под одеяла и не разложил на столе семь традиционных пилюль.
– Сегодня позвоню и скажу, на какое время тебя записала, – объявила тогда Ирина.
Я едва не подавился фиолетовой горошиной.
– Ты это серьезно? – повернулся к подруге, которая собрала разложенную на стуле одежду и ушла в ванную комнату приводить себя в порядок.