«Скорее всего, Вездеход вернется ни с чем. Даже если ему удастся добраться до Берзина, тот, скорее всего, не согласится на встречу. Передаст через карлика, что посылает тебя куда подальше, и вся недолга…»

– Дядь-Толь, а я знаю, кто у нас по платформе ночами ходит, – неожиданно сообщил Мишка. – Я видел…

– Кого?

– Пока не скажу, – пацан заговорщицки подмигнул. – Боюсь ошибиться, но… Очень скоро буду знать точно.

Томский внимательно посмотрел на мальчика.

«Какого хрена шкет с тобой играет? Почему не скажет напрямую: “Дядь-Толь, ночью по станции бродите вы. И нечего прикидываться шлангом!”».

– Скоро, – вновь пообещал пацан. – Вы будете первым, кому я обо всем расскажу.

– Спасибо за доверие, Михаил и… Постой-ка.

Толик сунул руку в карман и протянул Мишке желтый кругляш диаметром в два сантиметра, в центре которого была звездочка. Эта пуговица от кителя или шинели времен Советского Союза попалась ему на глаза в кабинете Корбута. Он зачем-то сунул ее в карман и лишь теперь нашел применение.

– Держи, Мишка.

Глаза мальчика зажглись радостным блеском. Он долго рассматривал подарок.

– Спасибо, Дядь-Толь!!! Я у мамки шнурок выпрошу и буду ее на шее носить.

* * *

Опасаясь возвращения ночных ужасов, Анатолий напросился на дежурство. Якобы для того, чтобы проверить заявление часовых. Само собой, в эту ночь посторонних на платформе не наблюдалось. Томского разбирал смех, когда он видел, как часовые пялятся в тот угол, где накануне разгуливал пришелец. Его так и подмывало сказать парням, чтоб зря не мозолили глаза.

Утро принесло новые заботы. Томский участвовал в нескольких совещаниях, касающихся направления делегации в Полис, потом вновь работал ломом. К вечеру он окончательно утратил надежду на возвращение Вездехода. Воображение рисовало мрачные картины поимки и расстрела карлика.

Верный себе Коля Носов появился, как всегда, неожиданно. Как ни в чем не бывало присел рядом с Толиком во время ужина, держа в своих ручонках миску исходящего паром супа. Никак не отреагировав на радостную улыбку Томского, зачерпнул горячее варево, отправил ложку в рот и блаженно причмокнул:

– А хорошо все-таки дома оказаться! Два дня всухомятку перебивался. У красных-то я на довольствие пока не поставлен.