– Я тебе покажу фокус! – прошипел Желтый. – Фокус, от которого у тебя закипят мозги. Ты ведь хотел знать, кто рыдает на моей станции? Так узнай, гаденыш!

Желтый выставил вперед руку, спрятанную за спиной. Как и предсказывал Шаман, вместо кисти на ней была человеческая голова. Томский не был готов лишь к тому, что это будет голова Мишки.

Мальчик плакал. Из-под закрытых век катились слезы. Собираясь на подбородке в ручеек, они падали вниз и образовывали на полу лужу багрового цвета.

– Мы на пару угробили пацана, – с наигранной грустью в голосе сообщил Желтый. – Ничего не попишешь. Твои руки-ноги, мои мозги. Мы сообщники, товарищ Томский.

Мишка открыл глаза и с осуждением посмотрел Толику в лицо.

– Вы – сообщники, Дядь-Толь…

Поединок. Дуэль?

Да пошло оно все к черту! Не получится поединка. Желтый применил запрещенный прием и положил противника на лопатки. Глаза Толика затянуло мутной пеленой слез. Он не мог больше видеть Мишку и что есть силы ущипнул себя за запястье.

* * *

Боль. Яркая вспышка ламп. Треск. Лампы погасли. Остался лишь конус света, который упирался в лужу на полу пустого вагона. Томский наконец увидел источник плача. Через прореху в крыше вагона тонкой струйкой текла вода. Прежде чем попасть на пол, она ударялась об алюминиевую пластинку. Некогда привинченная к стене вагона, теперь та держалась на двух болтах, подрагивала и служила отличным резонатором. Совокупность эха и звука капели создавали иллюзию чьих-то рыданий.

Томский сбил пластинку ударом приклада. Плач оборвался. Остался лишь звук капающей на пол воды. С иллюзией он разобрался. Осталось узнать причину пальбы на платформе.

Аршинов сидел на краю платформы у въезда в туннель. Вокруг валялись осколки разбитого зеркала. Вездеход и Шестера прогуливались по платформе, а Шаман, присев на корточки, бинтовал прапору запястье.

– Свалял я, Толян, дурака, – виновато бормотал Аршинов. – Треклятое зеркало. Их задолго до Катаклизма перестали ставить на станциях. А тут, вишь ты, осталось. Смотрю – мужик с автоматом на меня прет. Ну я и пальнул. Только осколки и брызнули. Хорошо, что рожу успел рукой прикрыть.

– Ничего, до свадьбы заживет, – Шаман закончил перевязку и встал. – Почему так тихо, Анатолий?

– Это не карги. Просто вода. И эхо.

– А это?!

Голос Носова звучал так тревожно, что все замолкли. В тишине, смешиваясь с перестуком водяных капель, слышались шорохи, что-то похожее на стоны и даже обрывки слов: «Я… Юрлих…»

По напрягшимся лицам товарищей Томский понял, что эти вполне членораздельные звуки слышал не только он.