Там их величество вволю отвел душу, выпустив и из боевой и из учебной винтовки по полному боекомплекту в сотню патронов. Погода была морозная, но механизмы работали исправно. Император даже бросил в снег разогревшееся от частого огня оружие, а потом, отряхнув, как ни в чем не бывало продолжил стрельбу, посетовав лишь на то, что «легковато для него ружьишько-то». Но общее впечатление от винтовки у него осталось хорошее, и возвращались мы в Гатчинский дворец в приподнятом настроении.

– Поздравляю вас, Сергей Иванович, – сказал император, когда мы вернулись в его кабинет, – вы сдержали свое обещание, и теперь мне тоже пора сдержать свое. В ближайшее время господин Арсеньев получит от меня просимые им пятьдесят тысяч рублей и мое монаршее повеление дать развод своей супруге, после чего ему предложат покинуть территорию Российской империи и более никогда не пересекать ее границ. Совет вам да любовь с Варварой Николаевной, долгих лет жизни и полный дом счастья. Теперь же давайте поговорим о деле. Вашему заводу предписывается в течение двух месяцев изготовить пять сотен таких ружей для проведения войсковых испытаний, после чего, примерно к лету этого года, мы объявим как бы конкурс на новую малокалиберную винтовку для нашей армии. Технические условия для конкурса я составлю самолично, так что, поскольку ни у кого более нет ничего подобного, победитель в нем будет определен заранее. Именно русская армия должна иметь на своем вооружении самое мощное, скорострельное и меткое оружие, чтобы никому и в голову не пришло померяться с нею силами. Быть посему, господа. Вы, Сергей Иванович, можете быть свободным, а вот штабс-капитана Бесоева я попрошу пока задержаться. Для него есть еще один серьезный разговор…

3 февраля (22 января) 1878 года. Гавана

Поручик Игорь Кукушкин, комендант югоросского «Яхт-клуба» в Гуантанамо

Перед зданием гаванского вокзала Вильянуэва, построенным в мавританском стиле, стояло с полдюжины извозчиков. Первый искоса посмотрел на меня и спросил на ломаном английском:

– Садитесь, сеньор. Вам куда?

– Мне в порт, – ответил я.

– Десять песо, – нагло заявил водитель престарелой кобылы.

Конечно, деньги у меня были, но за десять песо, равные десяти серебряным американским долларам, я мог бы доехать из Гаваны обратно в Гуантанамо, может даже во втором классе. Я посмотрел на него с усмешкой и сказал на испанском – хорошо, что Наденька по средам и субботам заставляла меня говорить дома только по-испански: