– Иван Ипполитович! – воскликнула она. – Где вы были?! ОНИ уже в Президиуме, сейчас к вам пойдут, к саркофагу! Идите скорее!

Академик охнул и тяжелым галопом понесся к себе на этаж. Он по-юношески перескакивал через две мраморные ступеньки, и это отзывалось у него в сердце тугими толчками. Но он спешил. А в голове почему-то крутилось еще одно определение из книги, причем академик мог об заклад побиться, что эту страницу он не открывал!

«…на пути истолкования каждый раз возникает опасность подмены лица или ядра вуалью или скорлупой – покровом. Однако обнажение лица или ядра, снятие покровов ведет к катастрофическим последствиям, к мгновенному окостенению сути или к взрыву при взаимодействии с экзотерическим уровнем восприятия. Об этом говорил Абу Хураира: «Я бережно храню в моей памяти две стороны учения, которое я получил от посланника Бога; я передаю одну из них, но если бы я сообщил вторую, вы бы перерезали мне горло».

«…на пути истолкования каждый раз возникает опасность подмены лица или ядра вуалью или скорлупой – покровом. Однако обнажение лица или ядра, снятие покровов ведет к катастрофическим последствиям, к мгновенному окостенению сути или к взрыву при взаимодействии с экзотерическим уровнем восприятия. Об этом говорил Абу Хураира: «Я бережно храню в моей памяти две стороны учения, которое я получил от посланника Бога; я передаю одну из них, но если бы я сообщил вторую, вы бы перерезали мне горло».

Все это окончательно вывело Шимерзаева из равновесия. Он открыл ключом комнату с саркофагом, включил везде свет, отчего на малиновых шторах заиграло недоброе мерцание, и, бормоча: «Покров, покров… Охренели с этим покровом!» – расправил складки на тяжелой лиловой ткани, закрывающей стеклянный саркофаг с того самого дня, как обнаружили пропажу мумии, как облазили его два десятка криминалистов и ничего, кроме вековой пыли и праха, не нашли. И, чтобы зловредные журналюги не муссировали более тему пропажи «Принцессы Укок», Шимерзаев распорядился закрыть саркофаг. С тех пор, от греха подальше, лиловую ткань не снимали. Шимерзаев смотрел на саркофаг, и в нем закипало бешенство: черт, все ведь началось с этой дуры-девки, с этой шлюхи-уборщицы, шлепнувшей его по лицу тряпкой! Все пошло к черту – его научная карьера, его сокровище, на котором он уже готовился делать деньги и укреплять последний бастион своего авторитета… Тьфу!

Вспомнив о делегации, Шимерзаев пулей вылетел из комнаты, прикрыл ее и через полминуты радостно улыбался в толпе, запрудившей лестницу: делегация «президентского» поднималась на этаж, чтобы осмотреть печально известное место. Шимерзаев, энергично орудуя плечами, проложил себе дорогу среди клевретов и тотчас был представлен московскому гостю плешивым коротышкой – председателем президиума, академиком Добреньким. «Хозяин» Академгородка называл «нашего Ивана Ипполитовича» многими лестными эпитетами, в том числе «передовым всадником археологической науки, неутомимым искателем сокровенного научного знания». Это понравилось. Московский гость улыбнулся, собрав ямочки на пухлых щечках. Он вообще был розов и пышен, как запомнившийся россиянам Гайдар, а за ним тяжело топал по мраморным ступеням новый замминистра внутренних дел, некто Назаралиев, с тугоскулым, каменным лицом профессионального опера.