ГЛАВА 8

ГЛАВА 8

— Степан, у тебя клюет!

— Вижу, что клюет.

— Так вынимай, уйдет ведь!

— Ну во-первых не вынимай, а подсекай. А во-вторых — рано еще.

Ухмыляясь в усы, Степан почесал пятерней бороду. Подумал мельком: подравнять бы надо, а то превратился уже Бог знает во что — толи в лешего, толи в Робинзона Крузо. Ни то, ни другое сравнение ему решительно не нравилось. Да и сам он себе нравился не очень. По-хорошему бы и бороду, и усы надо было уже давно сбрить, тем более, когда есть чем, но в последнее время им овладела такая апатия, что дальше мыслей дело не шло. Тонкая полая хворостина, играющая роль поплавка, вновь дернулась и ушла вниз, на этот раз практически полностью. Подсек, почувствовал, как в руках согнулось удилище и почти сразу же распрямилось вновь.

— Я же говорил, раньше надо было, — в голосе соседского мальчишки слышались нотки укоризны.

— Лекич, а наши вчера куда двинули?

— Воевать. Побоище большое намечается. Десять родов северных и еще четыре южных. Все в один кулак собираются.

— Десять родов… А всего их сколько?

— Всегооо… — лоб юного сиртя от натуги пошел морщинами. Много. Не знаю сколько, но много. Разве ж их сочтешь — уймищу такую? Земля-то вся наша.

— Не вся, — автоматически поправил его Степан. На душе стало еще гаже. Впрочем, такое состояние духа уже давно было его второй натурой. С тех пор, как поговорил начистоту с Улушей. Сколько после того разговора минуло времени? Месяц? Два? Со счета Степан давно сбился. Пройди год — он и не заметит его. Жизнь калеки скучна и однообразна. А вот что касается того разговора — тот как назло впечатался в память так крепко, словно произошел буквально вчера. Он помнил свое удивление, когда узнал, что браслет, подаренный им из простой признательности, оказался не подарком вовсе, а предложением руки и сердца. Помнил глаза Улуши, когда она узнала правду в его интерпретации. Не то чтобы их отношения после этого испортились — нет. Скорее наоборот. С каждым новым днем они становились все более доверительными, ведь языкового барьера уже практически не существовало. Да только не это тревожило Степана: с лица Улуши исчезла улыбка. Вообще. Словно иссяк родник жизненной силы, которая питала ее все это время. Браслет на ее ноге был теперь немым укором. Укором ему. Ведь сиртя отныне пожизненно обречена на одиночество. В их мире суженый выбирался всего лишь раз, и выбрав его, девушка обязана была пройти с ним дорогу жизни до самого конца.

— Не моя вина. Не моя, — напрочь позабыв о существовании парнишки, Степан выговорил эти слова вслух.