Анмай прогнал эти мысли. Всё, что он сможет здесь сделать, — это немного, совсем чуть-чуть подправить знакомые черты мироздания… если очень постарается. Но для этого ему придется выводить всё из самых простых, основополагающих принципов…

Еще никогда ему не приходилось столько думать. Ни одна машина не справилась бы с таким объемом вычислений, — но он не был машиной. Он множество раз ошибался, и был вынужден начинать всё сначала. Это заняло время, — очень много времени, но тут его ничто не ограничивало, — впереди целая вечность…

Наконец, придуманный им мир стал жить своей, относительно независимой жизнью в его сознании. Анмай в своем воображении смог путешествовать по нему. Главного он так и не смог изменить, — в его мире тоже будет бессчетное множество Вселенных с невообразимо разными физиками, и Листы между ними. Будут всесжигающие Стены Света, и будет разбегание галактик, которое приливом безвременья, рано или поздно, положит конец существованию его мира. Но это будет ещё совсем не скоро, — вся его бесконечно долгая жизнь была ничем по сравнению с этим временем. В этом мире будет и смерть, как Анмай ни старался устранить её. Правда, он мог сделать так, чтобы никто не умирал совсем, чтобы их сознания становились его подобиями… лишенными всякой возможности общаться с реальностью и обреченные вечно биться о стенки погружающегося в бездну безвременья мира. Он знал, что его проклянут за этот дар, и знал, что даже это будет всё же лучше полного небытия.

Анмай очень хотел, чтобы хоть один, а лучше — все обитатели его мира вышли наружу, к нему. Но они никогда не смогут этого сделать, если он изначально не оставит им выход, — не создаст Звезду Бесконечности.

Было адски сложно изменить начальные условия так, чтобы мертвые флуктуации породили конкретную и притом очень сложную конструкцию. Но он это сделал, хотя и дорогой ценой, — он должен был создать отражение своего сознания, — его части, — и бросить его внутрь, так, чтобы оно, вынырнув из начального хаоса, само послужило принципом формы для рождающейся Звезды. В противном случае она бы превратилась в очередное скопление мертвой материи. Но он не хотел, чтобы эта часть его разума, воплощенная в его творении, делилась и дальше, чтобы её части разлетались по его миру, желая лишь одного, — вырваться обратно, сюда, и соединиться с целым.

Он не хотел, чтобы на свет появился очередной Анмай Вэру, одержимый желаниями, которые он сам не может понять, — желаниями, разрушающими всё на его пути. Он не хотел, чтобы в разум очередного страдающего, запертого в подвале, сходящего с ума мальчишки, одержимого мечтой о лучшем мире, проникла такая частица, избрав его своим орудием… пусть даже это породит новый мир. Он не хотел, чтобы ещё кто-то повторил его жизнь. Но он пересилил себя, — хотя это оказалось едва ли не сложнее, чем придумать, — придумать в мельчайших подробностях, от первой вспышки света до морозного узора на стекле, — целое мироздание.