– Я знаю несколько исключений, – сухо сказала Петра. – Знавала я людей с твердым убеждением: «больше никогда».

– Я не говорю о политике или раненых чувствах, – возразил Антон. – Я говорю о той черте, которая абсолютно необходима роду человеческому для процветания. Это то, что делает нас не стадными животными и не одиночками, а чем-то средним. То, что делает нас цивилизованными или хотя бы цивилизуемыми. И те, кто отрезан от своих желаний поворотами и изворотами, направившими их в другую сторону, – такие, как вы, Боб, столь решительно настроенный, чтобы в мире больше не было детей с вашим дефектом, не было детей, которые осиротеют с вашей смертью… Так вот, те, что отрезаны, потому что думают, что хотят быть отрезанными, и они стремятся к тому же, рвутся к тому же, и голод их сильнее, чем у других, особенно если они его отвергают. Такие люди становятся злыми, желчными, печальными и не знают почему, а если знают, то не могут посмотреть правде в глаза.

Боб не знал и знать не хотел, прав Антон или нет, действительно ли такое желание неизбежно для всех людей, хотя он подозревал, что так и есть – что это желание должно быть у всего живого, у любого вида, чтобы продолжать то, за что вид так отчаянно борется. Это не воля к выживанию – желание эгоистичное, а такой эгоизм ни к чему бы не приводил. Это желание, чтобы выжил вид, и желание сохранить себя как особь, желание стать частью вида, привязать себя к нему, навеки вплестись в прядь паутины. Теперь Боб это понял.

– Даже если вы правы, – сказал Боб, – это лишь придает мне решимости преодолеть это желание и никогда не заводить ребенка. Именно по тем причинам, которые вы назвали. Я вырос среди сирот. И не хочу оставлять за собой сироту.

– Они не будут сиротами, – возразила Петра. – У них буду я.

– А когда Ахилл найдет тебя и убьет? – огрызнулся Боб. – Или ты думаешь, он слишком милосерден, чтобы сделать то, что сделал Волеску с моими братьями? Отчего я сумел ускользнуть? Потому что я такой чертов умник?

Глаза Петры наполнились слезами, и она отвернулась.

– Вы лжете, когда говорите такое. И жестоко лжете, когда говорите это ей, – тихо сказал Антон.

– Я говорю правду.

– Вы лжете, – повторил Антон, – но думаете, что эта ложь необходима, и настаиваете на своем. Я знаю такую разновидность лжи: я сохранил здравый рассудок, ограждая себя ложью и веря в нее. Но вы знаете правду. Если вы покинете этот мир, не оставив детей, не связав свою жизнь с таким чужеродным созданием, как женщина, то ваша жизнь будет для вас самого бессмысленна, и умрете вы в горечи и одиночестве.