Но мать уже ждала его, лицо ее застыло от гнева.

– Кел! Что я тебе говорила?

Он мог уклониться от пощечины. Мог схватить ее руку и сломать любой палец. И пока она пребывала в шоке от боли, вырвал бы у нее из прически шпильку и вонзил глубоко в глаз. До смерти.

Он мог сделать что угодно…

Но лучше было прижаться щекой к занесенной для удара ладони, чтобы звук пощечины получился гораздо громче, чем ожидалось, и расплакаться, фальшиво сокрушаясь, пока мать сжимает его в объятиях, и ликуя от ее обожания, жалости и страха.

Псатма Наннафери приподнялась, отрываясь от него. Она распрямилась, наслаждаясь прикосновениями прохладного воздуха к груди, чувствуя, как его семя стекает по бедрам, не попав в лоно. После соития он забылся таким глубоким сном, что даже не пошевелился, когда она с презрением плюнула на него. Она могла бы нанести ему смертельный удар, а он бы так ничего и не узнал. Целую вечность он бы корчился в агонии, думая, что стоит только проснуться, чтобы спастись.

Фанайял-аб-Каскамандри, разбитый в пух и прах.

Она резко расхохоталась.

Потом прошлась по его сумрачному павильону, взирая на останки разрушенной империи. Опаленный штандарт, кое-как прислоненный к стулу, отделанному перламутром. Блестящие кольчуги на манекенах из красного дерева. Личный раб Падираджи, внушительного роста старик-нильнамеш, такой же дряхлый, какой и она была когда-то, съежился, втиснувшись между двумя диванчиками, и взирал на нее, как ребенок на волка.

Псатма остановилась перед маленьким, но богатым киотом.

– Ты один из Ее детей, – сказала она, не глядя на слугу. – Она любит тебя, несмотря на всю злобу твоих поработителей.

Она провела пальцем по корешку книги, лежащей на небрежно накинутом алом бархате на маленьком алтаре: Кипфа’айфан, «Свидетельство храма».

Кожаный переплет скрипнул от ее прикосновения.

– Ты даешь, – пробормотала она, оборачиваясь к старику. – Он берет.

Слезы заблестели на его щеках.

– Она придет к тебе, когда твоя плоть истощится и ты переместишься в Запределье. Но ты тоже должен прийти к Ней. Только тогда…

Она шагнула к нему, и раб еще больше сжался в своем укрытии.

– Придешь? Придешь ли ты к Ней?

Он с заверением потряс головой, но женщина уже отвернулась, зная ответ. Не спеша она приблизилась к занавешенному входу, мельком оглядев себя в длинном овале стоящего серебряного зеркала.

Помедлила у светильника, рассеянно блуждая глазами по гибким линиям своего возрожденного тела. Показала язык своему отражению, наслаждаясь увиденным…