Можно было только подивиться, каким чудом она вырвалась из мерзости окружавшей ее жизни. И стена, воздвигнутая годами, привычкой к жизни в роскоши и бесчисленными посредниками между нею и обитателями этих улиц, была непреодолима. Плоть от их плоти, она им не принадлежала, ровно таким же образом, как не принадлежала всецело к аристократам, осыпавшим ее день изо дня лестью и язвительными уколами.

Существо двух миров, отстоящее от обоих. Во всем свете была еще только одна такая, с горечью осознала Эсменет, единственный другой член ее мучимого сомнениями племени – дочь Мимара.

Хотя, вне всякого сомнения, масса народа шла каждый день по этим улицам, казалось поразительным, что их с Имхаиласом путешествие достигло назначенной точки без происшествий. Улицы в конце пути стали ýже, менее многолюдными и почти ничем не пахли, наконец можно было выбросить апельсин. На краткое время – дюжину ударов сердца – она осталась совсем наедине со своим экзальт-капитаном, и ее охватило необъяснимое подозрение, что тот вместе с Санкасом замыслили убить ее. Но она тут же устыдилась своей мысли.

Действительно, решила она, власть искажает зрение.

Эсменет рассматривала старое строение, пока Имхаилас сверялся с небольшой картой, которой снабдил его Санкас. Четыре этажа здания были сложены по-кенейски из длинного обожженного кирпича, который в толщину был не шире трех ее пальцев. Наслоения голубиного помета едва ли не цементировали все выступы выше двери. Прямо по середине фасада шла большая трещина – усадка фундамента разорвала в этом месте кирпичи. Судя по отсутствию ставней, в большинстве комнат никто не жил. После гула и шума остальной части города, который они только что миновали, это место казалось зловеще-молчаливым.

Оглянувшись на стоявшего позади Имхаиласа, она заметила тревогу в его голубых глазах.

– Прежде чем вы войдете… Могу ли я сказать, Ваше Величество? Без стеснения.

– Конечно, Имхаилас.

Он взял ее руку в ладони с той же порывистостью, которую она позволяла ему во тьме ночной. Это одновременно испугало и умилило ее.

– Прошу, Ваше Величество. Нет, молю! Наутро я могу послать десять тысяч солдат, чтобы разбить хоть десять тысяч табличек с проклятиями! Оставьте его Богам!

В глазах его блестели слезы.

Он меня любит, поняла Эсменет.

И все же, прежде чем двинуться по прогнившим ступеням в темный зев двери, она могла лишь ответить:

– Боги против нас, Имхаилас.

Запах мочи ударил в нос.

Еще один ее мальчик был мертв. Лишь эта мысль всплывала в душе в оправдание задуманного, как оболочка невообразимого. Под нею клубились более мрачные и пугающие признания самой себе. Справиться с ними помогало лишь воспоминание о бедном Самармасе, чья милая невинность, несомненно, обеспечила ему место на небесах.