– И?

– Он счел это трюком.

– Ну, конечно. Зеумцы – упрямые глупцы.

Теперь была очередь Сорвила хмуриться. Он ощущал опасность поскользнуться на неосторожно, в запале сказанном слове, всегда существующую при любом споре, и все же снова пренебрег осторожностью.

– Лучше быть глупцом, чем рабом, – резко ответил он.

Избрав смелость щитом.

Лицо Сервы застыло, будто она не могла решить – стоит ли счесть это оскорбительным или забавным.

– Ты непохож на остальных. И говоришь совсем не как Уверовавший король.

– Я и не такой, как остальные.

После чего она задала вопрос, которого он опасался:

– Но ведь ты все же веришь, не так ли? Или же упрямый зеумский дружок поколебал твою уверенность?

Провозглашенное ее отцом она принимала как само собой разумеющееся, и раз он отнес Сорвила к Уверовавшим королям, значит, он таким и был, по крайней мере – в прошлом. И вновь Сорвил поразился странной силе, которой наделила его Богиня с ее мороком. Анасуримборы воздвигли вокруг себя великую крепость из Знания. И вот он обнаружил лазейку, через которую мог проникнуть в обход ворот к самому сердцу своего врага.

Он был нариндаром, по словам Цоронги. Он и только он был способен убить аспект-императора.

Оставалось только набраться смелости умереть.

– Разве сомневаться зазорно? – ответил он, сморгнув, чтобы собраться. – Ты бы предпочла, чтобы я был фанатиком подобно остальным?

Она смотрела на него не отрываясь пять длинных ударов сердца, с присущей всем Анасуримборам проницательностью.

– Да, – наконец сказала она. – Вне всякого сомнения. Я сражалась с Шауриатом в своих Сновидениях. Меня истязал Мекеритриг. А Оракс и Оранг гнали меня по Эарве. Консульт вполне реален, Сорвил, и смертоносен. И за исключением силы отца ничто ему не способно противостоять. Даже без Не-Бога и Второго Апокалипсиса ради победы над ним необходима фанатическая вера людей в их погибель.

Голос ее стал даже тише, но напор и пристальность взгляда поразили юного короля Сакарпа. Несмотря на внешнюю красоту и магические способности, Анасуримбор Серва всегда казалась, как и ее брат, высокомерной и бездумной, кичащейся славой своего божественного отца. Теперь же она напомнила Эскелеса, который умел прятать поучения в остроумные замечания и сочувственные разговоры.

Это и было истинной сутью Сервы. Без прикрытия. Отчего красота ее лишь засияла ярче.

Он уставился на нее, затаив дыхание. Тени от листвы танцевали по совершенным чертам ее лица.