И игра была сделана. Сквозь вой фанатов, сквозь резкий свет прожекторов, сквозь упругий, едкий воздух Сэдлдома. Сквозь физически ощутимую ненависть другой команды. Сквозь гнев духов, обитающих в этих стенах. Сквозь собственный страх и нежелание.

К третьему периоду счет был "два-один" в пользу Монреаля. Игра металась от ворот к воротам, увязая в жестоких схватках и силовой борьбе, сквозь оборону в меньшинстве и сквозь атаки одного на троих. Лед не раз окрасился розовым и никто не считал, что это было неоправданно. Время подходило к исходу, Калгари отчаянно старались свести игру в овертайм, вырвать у варлоков ускользающую победу.

Патрик мог быть доволен собой. Тело снова слушалось его, предугадывая и опережая маневры противников. Он видел смесь злости и отчаяния, все отчетливей проступавшие на лицах игроков Калгари после каждой неудачной атаки. Всего одна шайба пропущена — злая шутка местных духов или плод коллективных усилий чужих операторов. Снаряд отразился от конька Челиоса, всего на пару сантиметров заехав за линию, прежде чем Руа успел выбить его. Больше подобных ошибок Патрик не допускал. Он снова стал стеной, в которой нельзя было найти брешь.

На табло мигали оранжевым светом диодов последние секунды матча.

— Эй, паренек, с тобой все в порядке? Слышишь меня?

— Слышу, — отвечает мальчишка. Подняв голову, он смотрит на Петра сверху вниз. — А вы меня?

— Папа, что случилось? — сонно бормочет за спиной Женя.

— Все в порядке, солнышко, — механически успокаивает ее Петр. Паренек наклоняет голову набок, словно намокший воробей. Только сейчас становится видно, что за спиной у него объемистый туристический рюкзак.

— Ты что здесь делаешь? — спросил Петр, почему-то чувствуя себя неловко, неуютно. — Потерялся?

— Не, — мотает головой парень. — Я на игру еду. На "Храброе Сердце".

"Теперь понятно, — проворчал себе под нос Петр. — Товарищ по несчастью. Хорошо, если не пьяный."