От размышлений оторвал вошедший в шатер нукер (шах давно вернул армии древние звания, и не важно, что часть их были арабские, персидские и даже монгольские, главное — уйти от ненавистной европейской символики):

— Великий Шах, пришел человек, показавший знак, о котором вы говорили.

— Зови.

Это хорошо. Посмотрим, так ли хорош этот таджикский посредник, чья слава перенеслась даже сквозь пески Кызылкума.

— Ассалам алейкум, — в вежливости вошедшему не откажешь. Но это не тот человек, что брал поручение.

— Салам. — Сарыбек удивленно изогнул бровь. — В прошлый раз приходил другой.

— Это не имеет значения. Все глаза Ирбиса одинаковы а его языки говорят только то, что слышат его уши.

— Но я надеюсь, с тем человеком ничего не случилось?

— Конечно, нет, просто один язык Ирбиса никогда не приходит к одному и тому же человеку дважды. Таковы Правила.

— И все языки столь молоды?

— Необязательно, шах.

— И все прекрасно говорят по-узбекски?

— А вот это обязательно. Так же, как на языках таджиков и урусов. И все носят знак, — посетитель показал свою пайцзу.

– Однако не перейти ли к делу? Какие слова услышали уши Ирбиса от бека Пенджикента?

Пока длился разговор, нукеры, принесшие всё, необходимое для чаепития (к исполнению традиций Сарыбек относился серьезно), уже удалились.

— Саттах-бек готов принять дорогого гостя в своем городе с приличествующей его величию свитой в удобное для шаха время.

— Что значит, «приличествующей моему величию».

— Это может определить только шах Великого Хорезма. Саттах-бек верит в честность Великого Шаха.

— Всё?

— Нет. Саттах-бек слишком стар, чтобы быть кому-либо сыном, но с удовольствием назовет тебя братом.