Он смотрел со странной смесью ужаса, восторга и доверия. Когда-то один из пленников захваченного купеческого корабли из Гарна, он сразу же выдвинулся инициативностью, умением распоряжаться среди своих пленных, а потом и в лагере организовал их в группу, где сообща отстаивали свои интересы, а он вошел во вкус стройки, везде всем интересовался, осваивал как новые приемы работы, так и одним из первых начал разбираться в сложной работе с таким обилием парусов.

Его уже можно было бы боцманом или даже капитаном на третий корабль, но я решил подержать на своем корабле, присмотреться. Потом, если все пойдет хорошо, то можно поставить на четвертую каравеллу в самом деле капитаном.

– Это же на всю жизнь хватит рассказывать, – проговорил он с торжеством в голосе. – Если, конечно, выживем.

– Вас всех запомнят, – пообещал я. – Будете первыми людьми, переплывшими океан!.. И, конечно, открывшими новые земли. Мы же не просто так плывем, у нас, Криба, великие цели.

Он поклонился.

– Адмирал!.. Я давно не гарнец, я ваш до последней пуговицы.

– Тогда гаргалотец, – сказал я.

За нашими спинами кто-то вскрикнул, я обернулся, исполинская тройная радуга нависла над восточной частью моря, один конец уходит в воду всего в десятке миль от нас, а второй… второй опускается где-то за краем мира, даже я сейчас ощутил с холодком это вселенское величие, а уж на лица матросов лучше не смотреть, все бледные и с вытаращенными в ужасе глазами.

– Хорошая примета! – сказал я поспешно, пока никто не брякнул что-то свое, люди обычно трактуют приметы к худшему. – Нам открыты врата океана!..

Фицрой сказал за спиной некстати:

– Так ворота же на востоке.

– Это знак, – сказал я громко, – а не сами врата. Знамение свыше!.. Нам знак, что прем, закусив удила и подняв паруса, верной дорогой, товарищи! В светлое и страшное будущее к новым трудовым победам и философским свершениям в деле построения! И мы построим. Такое построим – мало не покажется.

Смотрят с уважением, ничего не поняли, но уверенный голос и жесты убеждают лучше, чем слова, что почти всегда ложь, вождями становятся не самые умные, а самые харизматичные.

Ночью я то и дело просыпался, прислушивался, пару раз даже встал и постоял в раскрытых дверях, поглядывал то на темное небо, то на огромную красную луну, при виде которой у меня всегда мурашки по всему телу.

Утром Джонадер оглянулся, заслышав мои шаги, широкое лицо расплылось в улыбке.

– Глерд адмирал?

– Ты что, – спросил я с подозрением, – всю ночь стоял?

– Нет, – заверил он, – меня Кербак подменял. На целых четыре часа. Но я поспать успел. Можно сказать, вволю.