– Слухи о вашем союзе рано или поздно дойдут до Дамаджах, а она вправе одним словом разорвать ваш брак, что племя Лиши может расценить как непростительное оскорбление.

Джардир покачал головой:

– Должен быть способ. Такова воля Эверама. Я чувствую это.

– Возможно… – начал Аббан, теребя колечко намасленной бороды.

– Да?

Аббан мгновение помолчал, но затем покачал головой и отмахнулся:

– Так, пустяки. Ничего не выйдет.

– Чего не выйдет? – По тону Джардира было ясно, что повторять вопрос он не намерен.

– Я просто подумал: что, если Дамаджах – всего лишь твоя красийская дживах ка? В таком случае было бы разумно назначить и северную дживах ка, чтобы устроить браки с северянками. Но даже у Каджи не было двух дживах ка, – покачал головой Аббан.

Размышляя, Джардир потер пальцы друг о друга, чувствуя гладкие шрамы на коже.

– Каджи жил три тысячи лет назад, – наконец сказал он, – и священные тексты сохранились не полностью. Откуда нам знать, сколько дживах ка у него было?

Аббан мудро промолчал, и Джардир улыбнулся.

– Завтра ты отправишься в дом отца Лиши, чтобы вернуть долг и узнать, какой выкуп он хочет за дочь, – распорядился он.

Аббан поклонился и вышел.

Аббан хромал через деревню, опираясь на костыль с верблюжьим ложем, и улыбался землепашцам. Они глазели на него, многие с недоверием, но если в Красии костыль побуждал к жестокому обращению с калекой, то на чинов он, похоже, оказывал противоположное действие. Северянам было стыдно бить человека, который не в состоянии защищаться, точно так же, как стыдно бить женщин. Вот почему их женщины забрали столько воли!

Зеленые земли нравились Аббану все больше. Приятный климат, не слишком жаркий и не слишком холодный, тогда как в пустыне то невыносимая жара, то лютая стужа. Изобилие, какое и не снилось Аббану. Безграничные возможности наживы. Его жены и дети уже скопили целое состояние в Даре Эверама, а ведь большинство зеленых земель еще нетронуто. В Красии Аббан был богат, но считался лишь наполовину мужчиной. На севере он мог жить, как Дамаджи.

Аббан не впервые задумался о подлинных чувствах Ахмана. Он правда мнит себя Избавителем и считает, что брак с этой женщиной – воля Эверама, или притворяется ради власти?

Будь на его месте кто-то другой, Аббан поверил бы во второй вариант, но Ахман всегда был по-детски наивным и мог искренне заблуждаться насчет своего величия.

Глупо, конечно, но вера в божественную природу Ахмана, которую разделяли почти все мужчины, женщины и дети Красии, даровала ему такую власть, что было уже не важно, правда это или нет. В любом случае Аббан служил самому могущественному человеку в мире, и если они и не восстановили былую дружбу, то были прочно связаны.