Она выпила залпом и закашлялась.

Аббан поклонился:

– Второй пойдет легче первого, госпожа, а третий – легче второго.

Он вышел, и Лиша налила себе еще стаканчик. Он и правда пошел легче.

Третий отдавал корицей.

Аббан не солгал насчет кузи. Оно окутывало Лишу, как меченый плащ, одновременно согревая и защищая. Бесконечный спор в ее голове стих, и в тишине снизошла неведомая прежде ясность.

В комнате было жарко, несмотря на праздничное платье с глубоким вырезом. Лиша обмахивалась и весело наблюдала, как Джардир украдкой поглядывает на ее грудь, пытаясь притвориться равнодушным.

Они покоились на шелковых подушках. Между ними лежал открытый Эведжах, но Джардир давно его не читал. Они беседовали о другом: о том, что Лиша все лучше говорит по-красийски, о детстве Джардира в каджи’шарадж, об уроках Бруны, о том, как мать Джардира стала отверженной из-за того, что родила слишком много дочерей.

– Моя мать тоже не сильно рада, что у нее только дочь, – заметила Лиша.

– Такая дочь стоит дюжины сыновей, – возразил Джардир. – Но как же твои братья? Сейчас они с Эверамом, но принесли ей немало счастья.

Лиша вздохнула:

– Ахман, моя мать солгала. Я ее единственное дитя, и у меня нет волшебных костей, чтобы пообещать тебе сыновей.

С этими словами с нее свалился груз. Как и в случае с платьем, она хотела, чтобы Джардир знал настоящую Лишу.

Джардир удивил ее, пожав плечами:

– Да будет на то воля Эверама. Даже если ты родишь трех девочек подряд, я буду лелеять их и верить, что сыновья не заставят себя ждать.

– И я не девственница, – выпалила Лиша и затаила дыхание.

Джардир долго смотрел на нее. Возможно, не следовало этого говорить? Какая ему разница, девственница она или нет?

Впрочем, для него разница была, и ложь матери угнетала Лишу, как собственная, ибо молчанием она потворствовала ей.

Джардир поглядел по сторонам, будто проверяя, нет ли свидетелей, и наклонился почти к самым ее губам.