«Силене, разбойник, ты захватил пленника? Давно, давно не ели мы человечинки… О господи, а я и не знал, что у нас сегодня званый вечер. Где мой смокинг?.. Кто это собрался его съесть: ты? Оставь надежды — его проглотит Ласка, нам останется только облизываться… Кто там поближе — держите его, он сейчас удерет, он смертельно напуган, разве не видно? Эй, Голлин, он сейчас упадет без сознания, воды ему, кто там поближе — дайте стакан воды!»

— Пей, мой мальчик, пей, — сказал очутившийся рядом человек в пестрой маскировочной форме, годами намного моложе Милова, — иначе ты весь вечер не придешь в себя. Ты попал к мыслителям, дружок, они, как ты понял уже, пьют только чистую воду.

Он вложил в пальцы Милова стаканчик, Милов поднес посуду к губам.

— Только до дна, — предупредил тот же человек, — глубина мысли предполагает…

Милов не стал дослушивать, что именно предполагает глубина мысли — он выпил, задержав дыхание, нос еще раньше предупредил его, что воды в стакане если и было, то лишь самая малость. Пока он пил, стояла тишина. Он выпил, перевел дыхание, вручил стаканчик стоявшему рядом, вынул платок, вытер губы, немного подумал — хотя думать было тут не о чем, сорт он узнал сразу, не из самых лучших, но по здешней шкале ценностей, видимо, весьма уважаемый, — сказал:

— Если уж въезжать в город, то только на белой лошади. А какое продолжение последует?

— Браво! — крикнул кто-то. — Принимаем!

Все загалдели, Милова схватили за руки и подтащили к длинному, метра в три, столу. За него уселось еще несколько, у дальней стены, на диване, расположились еще трое, две женщины и один — в возрасте, редковолосый, он держал стакан наизготовку. Милов осторожно, ненавязчиво провел взглядом по остальным. Странноватое сборище… Но думать было некогда: его усадили, расчистили на столе местечко, поставили тарелку, всё было, как на вечеринках вообще бывает. Силене сел рядом с ним; ему закричали:

— Оратор, на трибуну, на трибуну!

Он отмахнулся:

— Нет, сегодня я в другой роли — наставника, я Вергилий нынче, это у нас бывает не часто. Не хочу, чтобы гость совсем растерялся — а он непременно растеряется, если своевременно не оказать ему помощь.

Он повернул голову к Милову, оглядывавшему стол.

— Здесь у нас никто ни за кем не ухаживает, накладывай сам себе, — и, подавая пример, стал оснащать свою тарелку.

Стол был накрыт даже по нетехнетским меркам неплохо, и приготовлено было, как Милов быстро убедился, на должном уровне. Он даже вздохнул от умиления. Воистину, ищите — и обрящете, — успел он подумать прежде, чем врубиться зубами в карбонад.