Да — если это действительно тот самый… Но пока это всего лишь умозаключения, хотя и весьма правдоподобные. Потому что в лицо ты его не видел и опоздать не можешь. Для того, чтобы считать факт установленным, нужно услышать его голос. Прямо сейчас.

А это, в свою очередь, означало, что придется отложить связь и постараться окончательно установить технета. Потому что опознание его может изменить условия игры, и весьма основательно.

Пришлось прибавить ходу, чтобы по дуге, ведшей через кустарники, обойти противника и занять близ машин такую позицию, с которой можно будет видеть и слышать, а при нужде — помешать происходящему. Это удалось. Никаких подходящих укрытий близ машин не было, и пришлось с десяток метров проползти по-пластунски и остаться лежать, прижавшись к земле — зато совсем рядом с крайней машиной, которая, насколько Милов понял, и принадлежала старому его знакомцу.

Милов не знал, улеглись ли уже шофера в своих кабинах на ночь, или проводят свободное время где-то в другом месте. Возвращаясь, они могли его заметить; но приходилось рисковать.

Он едва успел подумать об этом, как услышал звук отворяющейся дверцы. Он донесся от первой машины, что принадлежала старшему небольшого каравана. Видимо, хозяина в машине не было; во всяком случае, никто не заговорил. Чуть скрипнуло сиденье: кто-то сел в машину. Был ли то ее водитель или миловский недруг? Если он, то почему забрался в чужое обиталище? Что там было такого, что могло бы срочно понадобиться тому, кто преследовал Милова? Весьма интересно, — подумал Милов, подползая поближе, и еще не закончив движения, понял: телефон. Из четырех машин только над кабиной головного грузовика поднималась короткая антенна стандартного радиотелефона. Итак, преследователь действительно спешил выйти на связь — и не по радио, как предположил было Милов, а просто по телефону. Значит, тот, с кем он собирался разговаривать, находился не так уж далеко. Хотя — здесь ничто не находилось далеко.

Милов удобно устроился под машиной, под ее кабиной, слева, так что человек, набиравший сейчас номер, находился прямо над ним на высоте примерно полутора метров. Легкие щелчки кнопочного аппарата были хорошо слышны отсюда. Потом зазвучал и голос — приглушенный, хрипловатый: сомнений не было — тот самый, с блатным акцентом, что слышал Милов и на плацу у себя за спиной, и позже — в складском эллинге:

— Хрящ это… Граф близко? Нарисуй его, дело есть. Сказал — есть, давай по-быстрому…

Наступила пауза. Милов старался дышать медленно, бесшумно, чтобы не мешать самому себе слышать каждое слово из тех, что будут здесь сказаны: нутром чувствовал, что разговор будет и для него значительным, не только для звонившего.