— Да я вовсе не обиделась. С чего вы взяли?

— Мне так показалось. Вообще, старайся как можно реже на меня обижаться. Даже, если тебе покажется, что я достоин твоей обиды.

— Почему?

— Потому что это совершено непродуктивно. Будет все равно по-моему, а ты на этом потеряешь массу нервных клеток.

— Это совет? — она чуть приподнимает вверх черные, изящно очерченные брови.

— Причем добрый, — уточняю. — Приказать в данном случае я, как ты понимаешь, не могу.

Она явно хочет что-то сказать в ответ, но тут Люба приносит кофе.

— Спасибо, Любочка, — я чуть касаюсь руки официантки. — И принеси счет, пожалуйста. Мы скоро уходим.

— Хорошо, — Люба бросает на моего стажера красноречивый взгляд, картинно изгибает левую бровь и удаляется, покачивая бедрами.

Пью кофе и смотрю ей вслед. Все-таки потрясающая задница у этой женщины. В двадцатом веке была такая американская киноактриса — Мерилин Монро (я видел один классный фильм с ее участием). Так вот у нее, возможно, задница была лучше. Совсем чуть-чуть.

— Я вижу, вы тут всех знаете, — невинно замечает Ирина.

— Не всех, — я ставлю пустую чашку на блюдце. — Но многих. Это естественно. «Скороход» — наше кафе. Курьеров и пилотов грузовиков. Или ты не знала?

— Знала. Но бывала здесь редко.

— Понятно, — мне хочется немного ее успокоить. — Ничего, еще надоест.

— Спасибо, — Ирина смотрит мне прямо в глаза, и я чувствую, что в последующие две недели мне и на самом деле придется нелегко.

Административный контроль, таможенный контроль, бактериологический контроль… Хорошо еще, что все действия, как с нашей так и с контролирующих сторон доведены до автоматизма, и ровно в восемнадцать часов и сорок минут робот-автокар лихо подруливает к моему кораблику типа «Гермес-8М» (бортовой номер К- 15, неофициальное имя «Стриж») и тормозит напротив входного люка.

— Мы прибыли, — сообщает нам стандартно-жизнерадостный голос робота. — Не забывайте свои вещи в салоне и багажнике. Счастливого пути!

— И тебе того же, — бормочу я, откатываю в сторону дверцу, ступаю на керамлитовые плиты космодрома и делаю глубокий вдох.

Я люблю эти минуты. На взлетном поле всегда, даже в саму тихую погоду, есть ветерок. Летом он доносит сюда запах леса и окрестных лугов, зимой — морозного или влажного снега, осенью — умирающих листьев, весной — лопнувших почек и только что оттаявшей земли. Но в любое время года здесь пахнет также и ракетным горючим, смазкой, озоном, металлопластом и… космической далью. Именно далью, а не простором. Потому что слово «простор» для космоса, даже ближнего, не подходит. Слишком оно маленькое. А вот «даль» — то, что надо. Не смотря на всю его потрепанность и стертость от длительного употребления. Да, космической далью, если где и пахнет, то именно здесь — на взлетном поле космодрома. И те, кто хоть раз в эту самую даль залетал, поймет, о чем я говорю.