Они полагали, что количество и оружие дают им преимущество, оно действительно было, но не настолько большое, как можно было себе представить. Первым понял, что эта партия проигрышная, самый опытный из солдат — их командир, который первым и слинял. Но по пути он не забывал отдавать приказы, глупейшим из которых был приказ схватить Костуна (кого-то же ведь нужно схватить, чтобы не оставаться с пустыми руками).

Свернув шею очередному солдату, которым он закрывался от пуль, Верон то ли услышал, то ли заметил краем глаза Костуна, вопящего, словно свинья на скотобойне, и отбивающегося от солдата, пытающегося стащить его с кресла. Гераклид опрометью кинулся прямо с крыши на балкон, но опоздал. Костун уже был не в кресле, а в руках солдата, который просто дал ему по башке и вырубил. На балконе оставалось не так много Людей, так как большинство ушли вместе с командиром, но все же у них было оружие, которым они не преминули воспользоваться. В Верона стреляли с двух сторон и те, кого он не успел добить на площадке сверху; они буквально сражались за то, чтобы глупо умереть.

Сознание Верона никогда не работало столь стремительно и столь противоречиво. За долю секунды у него в голове проносились тысячи мыслей, и все они были абсолютно эгоистичны. Он прилетел специально, чтобы спасти Костуна, но, можно сказать, сам привел его на эшафот, а теперь все, о чем он думал, — как спастись самому.

Ноги, не слушая хозяина, повернули назад. Верон побежал вглубь комнаты, набитой книгами, но не успел переступит порог, как почувствовал удар в плечо и ребра — пули его достали. Но кроме удара почти ничего и не было, он принял краг, практически полностью блокирующий боль, и потому он побежал дальше. И тут, уже возле лестницы вниз, он почувствовал новый удар, но куда сильнее, и был он не куда-то конкретно, а поразил все тело разом. Невидимая сила подняла его в воздух и швырнула на стеллаж с книгами, комната стала быстро наполняться фиолетовым дымом.

В ушах звенело, перед глазами все плыло, тело не чувствовалось. Верон целую минуту лежал, думая, что он мертв, ведь только мертвые не чувствуют боли. Наконец, он смог осмотреться в полупрозрачной дымке ядовитого газа. Балкона, откуда он бежал, больше не было, зато винтовая лестница все еще была видна сквозь едкий дым. Верон попытался подняться, но вдруг понял, что его не слушается правая рука, а левая нога едва держит вес. Все тело кровоточило. Он дотянулся целой рукой до спины и вытащил мелкий железный осколок, вошедший в плоть сантиметров на семь-восемь. Возможно, там было больше осколков, но они не причиняли неудобств и он оставил их в покое — сами вылезут.