– Эге! Он поворачивает башню, – шепчет Вернер на ухо камераду. – Видишь пушку?

Вдруг Хуго, второй номер пулемётного расчёта и лучший товарищ Вернера, разражается истерическим смехом.

Перед солдатами вздымается исполинский сибирский бык, голову которого они приняли за башню, а рога за пушку. Все от души хохочут над своими страхами, пургой, морозом и сумерками, сыгравшими с ними злую шутку.

Зигфриду не до смеха. Среди снежных заносов показалась сутулая фигура человечка в тощем, не по погоде, пальтишке. Мальчишка вскинул карабин и передёрнул затвор. Человечек шёл прямо на юнца. Какое-то мгновение тот стоял как вкопанный. Глаза парня полезли на лоб, и показалось, каска сползла на затылок. Зигфрид узнал его. Перед ним, кутаясь в хилую одежонку, стоял отец, Макс Гесснер, зарезанный в тридцать втором во время пьяной драки в одной из мюнхенских пивных. Какой-то беглый уголовник пырнул его ножом, когда отец отказался уплатить карточный долг. Серое лицо мертвеца, покрытое трёхдневной щетиной, ничуть не изменилось за двенадцать лет. Лицо или маска… Перепуганный до полусмерти, Зигфрид уже не мог различить ни врага, ни друга.

– Убей меня! Убей! – змеёй шипел герр Гесснер. Он плевался кровью. Тёмная струйка пульсировала и вырывалась изо рта.

Зигфрид ощутил, как могильный холод заползает в душу, пробирает до костей, волосы под подшлемником встают дыбом и сосуды едва не лопаются от напряжения. Так он простоял всю ночь посреди мёртвой снежной пустыни. Вернер и Хуго утверждали иное. Поздно вечером они затащили обессиленного Зигфрида в тёплую деревенскую избу и вдоволь накормили горячим украинским борщом. Наверное, это был дурной сон, который порой приходит на полный желудок.

Предрассветная серость утра едва проникала сквозь щели меж досок старого сарая. Зигфрид лежал на груде тряпья, едва шевелил обветренными губами, проклинал того, кто насылает на людей ночные кошмары, убивает мечты и надежды, смешивает сновидения и реальность.

Чудовищный холод не отпускал ни на минуту. Мальчишке казалось, так будет продолжаться до скончания века. Он пришёл не в тот мир и в самое неподходящее время. Ему выпал худший жребий. Но надежда пока жива. Будет новая попытка. Сам не зная почему, он твёрдо уверовал в ту нелепицу. Чем меньше оставалось сил, тем крепче становилась вера в благополучный исход игры. Его невидимый соперник сделал ход. Теперь слово за Зигфридом.

Временами он проваливался в пустоту, путал бред с действительностью, ощущал себя безумцем, окончательно свихнувшимся в кровавой мясорубке войны. Игра?! Воистину это безумие! На что он мог надеяться? Наверняка он уже находится в глубоком русском тылу. Но плен теперь не пугал. Зигфрид чувствовал себя гостем, пришельцем из иного мира, путешественником среди бездн вселенского хаоса. Эти бредовые выдумки означали только одно – скорый конец. Но именно они заставляли биться сердце и разгонять стылую кровь по жилам, поддерживали огонёк жизни в обессиленном теле. С надеждой ведь и умирать веселее.