Да, «Королев» обзаводился собственным кладбищем – его расположили к югу от базы, за посадочной площадкой, там, где начиналась одна из многих клиновидных долинок, врезавшихся в склон каньона Иус.

«Местные» их так и называли – «врезками».

Грунт в начале врезки был каменистым, плотным, но и могилы копали неглубокие.

Попрощаться с павшими собрались все.

Постояли. Помолчали. Помянули.

Удивительно, но скорбное место не оставило нехорошего осадка на душе.

Холодная решимость только окрепла.

Персонал базы, разношерстный социум, где либералы мешались со сторонниками твердой руки, ощущал в эти дни, несмотря на все свои несогласия, удивительное единство.

Люди остро испытывали свою идентичность, свою принадлежность к русской нации, и «Королев» стал для них Москвой, Ленинградом или Сталинградом – тем местом, уступить которое врагу было невозможно.

Они дрались за базу не потому, что вне куполов их ждала неминуемая гибель, а по иной причине – «Королев» стал символом Родины, частицей далекой России, за которую и помереть не жалко.

Горбунков, правда, трактовал подвиги и самопожертвования как выражение инстинкта самосохранения, его древнейших наслоений, принуждавшего живые существа спасать вид ценою жизни.

Яна спорила с Семеном Семеновичем, толкуя о свободе воли, а Воронин слушал их и улыбался.

Ему было хорошо.

Ему было хорошо прошлым вечером, когда они с Яной толклись под душем, ожесточенно смывая с себя грязь, пот и страх.

И было просто прекрасно, когда он подхватил девушку на руки и перенес в спальню.

Им было хорошо вдвоем.

Николая пока не слишком заботило будущее, но одно он уже чувствовал, понимал – ему нужна была Яна.

Он хотел быть с нею.

А остальное приложится…