Со стола через проход от застеклённых полок сползла длинная полоса с рядами знаков этлавагрского письма, зернисто-тёмно-серых на светло-серой токочувствительной бумаге – утренний выпуск «Агело то Кефалео». Горм поднёс полосу к глазам и скривился. Почётное место в некогда уважаемом этлавагрском дённике занимала некрофильская история о похищении неизвестными тела любовницы епарха одной из винландских колоний, которое якобы переправили на Изогнутый Остров, где использовали для изготовления биомеханической куклы на забаву какому-то вождю-цаати́. Выходило, что Мейстари сын Хельги написал не сатирическую антиутопию, а предупреждение, хотя идея некробиомеханоида даже ему не пришла в голову. Немудрено – он не колошенский аристократ всё-таки. Горм саркастически хмыкнул и дал ленте бумаги с шелестом упасть на наборный дубовый пол.

Бумажное извержение продолжалось рунами сегодняшнего йорвикского «Боды», а фототелеграф уже со стрёкотом печатал вторую половину «Моряка». В «Моряке», Горм первым делом глянул в на новости из Щеглова Острога – город держится, эпидемии нет. Дядюшка Сеймур вслух надеялся, что болезнь, которую запер в Яросветовом чертоге Карл Боргарбуйн, как-то переметнётся на сборище девятиреченцев, и даже посоветовал Зиме, острожской посаднице, помочь бактериям, как в старину, обстреляв чолдонский лагерь из камнемётов заражёнными трупами. Её ответ был резок: «Ты перепутал, с кем говоришь, Сеймур Харальдсссон. Варвары – по другую сторону стен».

Горм дважды щёлкнул резаком, освободив начало «Моряка», чтобы передать его Меттхильд. Самбор зашуршал этлавагрским и энгульсейским дённиками. Ногомяч занимал примерно аршин: Бирка через пень-колоду, но одолела Глевагард (будет о чём поехидничать лейганцам и коннахтцам), игру Стромо и Эстро перенесли на материк из-за погоды. Под шапкой раздела «Новости искусства и светские сплетни» красовалась фотография Э́йно сына То́ппи, крутившего, как нечего делать, над головой басовую брачу[289]. За его спиной в резком свете электрических дуг отблёскивал хромом квенмаркский макрофон[290], а чуть поодаль за ним угадывались очертания грубовато, но достоверно вытесанного из камня давнишнего изваяния, изображавшего дремавшего сидя старца, собаку, сидевшую, подняв морду, у его ног, и деву, стоявшую, облокотясь на спинку кресла, в котором дремал старец. Собака несомненно принадлежала к породе танемаркских стражей, старца же предание называло первым из Кнутлингов. Горм вновь хмыкнул и пробежал глазами по сопровождавшим фото строкам.

Хоть выступление квенмаркских архискоморохов на склоне йеллингского холма и было объявлено неожиданно, на него успело собраться немало знаменитостей. Наш вестовщик заметил в толпе Траско из Добина, всё ещё на костылях, Ратибора Волынца с Аслог из Гонзавы, и Сеймура Кнутлинга с филином Ласетом. Наконец, когда представление должно было вот-вот начаться, толпа расступилась перед тремя священными псами, за которыми прошёл к сцене Горм Кнутлинг и его жёны Бланид и Бевинн. Едва псы улеглись у ног гостей из Ралланда, на ярко освещённую сцену под восторженный рёв трёх тём зрителей вышли Эйно, Бавва, Парлан, и Суурин.