Неожиданно до этого темный компьютер перед Алексой засветился, и на нем появилось прописанное до мельчайших деталей трехмерное изображение куполообразной комнаты. В уголке горела надпись:
Разведя руки, Алекса приблизила изображение и развернула его так, чтобы удобнее было разглядеть крошечного Джона Грейди – нагого, бритого наголо, с какими-то непонятными черными волосками на черепе.
– Что это?
–
Алекса с тревогой и печалью смотрела, как Грейди приходит в сознание на каком-то предмете мебели, напоминающем смотровой стол. Понимая, что он провел в «Гибернити» несколько лет, она махнула рукой, ускоряя воспроизведение, и увидела, что довольно быстро картинка стала куда ужаснее. Алекса снизила скорость до нормальной, а тем временем кожистые щупальца насильно кормили кричащего и сопротивляющегося Грейди.
– Почему применяется принудительное кормление? Почему он не одет – и почему камера пустая?
–
– Допрос? – Она приблизила изображение его страдающего лица. – Но почему они заставляют…
–
Пару секунд Алекса просто смотрела на голограмму, потом снова запустила запись на скорости, во много раз превышающей обычную, иногда замедляя ее, чтобы видеть и слышать происходящее в нормальном режиме. Неделя проходила за неделей перед глазами Алексы, вначале она испытывала ужас, а потом ей стало физически плохо. Но одно стало ясно: все, что она знала о БТК, было ложью.
Перед ее глазами все разворачивались ужасные картины, но сознание притупилось. Не от ее невнимательности, нет, а от переизбытка информации. Она наконец-то все поняла.
Ее обманывали. С детства внушали: все, что делает Бюро, совершается для спасения человечества. Но сейчас она смотрела, как Грейди, крича в агонии, ползает по камере с волочащимися за ним вывалившимися кишками – и понимала, что так человечество не спасают. Так не должно быть. Потому что в противном случае Бюро стоило переосмыслить саму причину своего существования.