От потрясения Кира едва сохраняла способность думать.

– Вы… – она бессильно пыталась подобрать слова, чтобы выразить свои мысли. – Все это… намеренно?

– Я просил их не делать этого, – начал оправдываться Вейл. – То был отчаянный план, полный ужасных последствий, – даже хуже, чем я ожидал, как выяснилось. Но ты должна понять: у нас не было другого выбора.

– Не было другого выбора!? – взвизгнула Кира. – Если вы возражали так сильно, почему не пошли к руководству или прямо в правительство? Почему не сказали им, что это жестоко, а вместо этого придумали такое жуткое… наказание?

– Думаешь, мы не пытались? – грустно улыбнулся Вейл. – Разумеется, пытались. Говорили, убеждали, протестовали и били во все колокола. Мы пытались объяснить совету директоров «ПараДжена», кем на самом деле были партиалы: новой разумной формой жизни, созданной без единой мысли о том, как им жить после войны. Пытались объяснить: у правительства нет никакого плана интеграции партиалов в общество, никакого возможного итога, кроме апартеида, насилия и революции, не просматривается, лучше свернуть всю программу, чем обрекать человечество на то, что должно произойти. Но, с точки зрения руководства, все было просто. Первое: армии нужны солдаты. Мы не могли выиграть войну без них, правительство собиралось получить их так или иначе. Второе: «ПараДжен» может создать этих солдат и сделает это лучше, чем любая другая компания в любой другой отрасли промышленности. Мы были чудодеями: создавали огромные деревья с листьями, подобными крыльям бабочек, изящными и совершенными: они трепетали на ветру, будто радужное облачко, а когда за ними садилось солнце, мир вспыхивал тысячью переливающихся цветов. Мы создали лекарство от малярии – болезни, которая убивала тысячу детей в день. А мы навсегда избавили от нее мир. Это не просто знание и мастерство, деточка, это могущество, власть, а такое могущество и такая власть рождают алчность. И это третье, и самое гнусное. Исполнительный директор, президент, совет директоров… Правительство хотело армию, а «ПараДжен» хотел продать ему ее, и что стоили доводы Совета перед пятью триллионами долларов? Если бы мы не сделали им армию партиалов, они бы нашли кого-то с более сговорчивой совестью. Ты не помнишь Старый мир, но деньги тогда были всем. Они единственные имели значение, и что бы мы ни делали, ничто не удержало бы правительство от покупки, а «ПараДжен» – от продажи.

Мы видели горящую надпись на стене[17]. Армия партиалов была бы создана неминуемо, и никаких намерений предоставлять БиоСинтам равные с людьми права не существовало. Оставалось только два варианта развития событий: либо партиалов убьет Предохранитель в ходе геноцида, сравнимого с Холокостом, либо вспыхнет кровавая революция, в которой партиалы, во всем превосходящие человека, победят, уничтожив человечество в том виде, каким мы его знали. Как ни крути, один вид обрекался на смерть, и смерть одного стоила души другому. Все, что нам оставалось, – попробовать каким-то образом предусмотреть вариант, в котором бы оба вида работали совместно, в котором им пришлось бы работать бок о бок, чтобы выжить. Поэтому, когда Армии предложил свой план, мы… ох, нам он не понравился, ни поначалу, ни потом. Но мы знали, что на нас лежала ответственность довести дело до конца. Это был единственный план, при котором выживали оба вида.