— Ярр-ярра! — несется над долиной, подгоняя еще и еще.

Румянец, взяв разгон, скользит по склону, торопливо перебирая ногами, приседая на круп, почти заваливаясь, но каким-то чудом не падая.

Именно чудом. Круты конские бока. И валится в снег купец, падает, потеряв всадника, вызняк, катится по склону да верещит, ломая ногу в каменном разбитке.

— Ярра! — хлещет плетью по бокам Куна. И широкогрудый кишбер набирает ходу, проламываясь сквозь сугробы, оставляя после себя широкую тропу стоптанного снега.

В сторону пошел, к реке. И Бельт, решившись, повернул Румянца туда же.

— Ярр-рра! — визжит от восторга мальчишка, прилипший к конской шее, и застревает хадбан, вертится вокруг себя, то приподымаясь в свечу, то вскидывая задом, стряхивая налипший на бабки снег.

А кунгаи ровно пошли, по проложенной прошлою ходкой дороге. Нос в нос держатся. Вот так они и в атаку…

— Давай, мать твою! — Бельт орет и давится холодным ветром, но Румянцу хватает. Прыжок и еще, по следу Куны, по пологому склону, что скатывается прямо на серый речной лед.

И полыньи смотрят черными глазами.

Куна уже почти на берегу, обернулся, взмахнул рукой, и только рубашка на ветру хлопнула.

— Дороги! — мимо, почти нога к ноге, пронесся бородач. Кнутом замахнулся, норовя огреть Румянца, да кобыла как раз провалилась в ямину, и всадник полетел в снег.

— Ярра! — донеслось сзади.

Мальчишка, наконец, справился с мышастым и направил того к реке. Проклятье, этого сопляка только не хватало!

Румянец, вылетев на лед, поехал, но удержался на ногах, только заржал возмущенно.

Куна далеко ушел. Кунгаи — по берегу, но тот широкой дугой отмель вымерзшую огибает, и если постараться, то можно успеть прежде них.

Бельт, хлестанув коня, во всю глотку заорал такое родное:

— Яр-яр-ярра!

Грохочут подковы о лед. И он трещит, гнется, разлетаясь мелкими брызгами и грозя расколоться вовсе. Полынья то справа, то слева, а сзади, догоняя, снова кричат… И хруст, и грохот — поскользнулся хадбан, грохнулся всей тушей, мальчишку подминая. В попытке подняться перекатился на спину. И уже не радостное «ярра», а иной, страшный крик выплескивается на ветер. Мучается человек, мучается конь.

Куна рядом, совсем близко. Его кишбер хорош, но тяжел на разгон, на льду Румянец его обойдет. Почти уже обошел! Почти…

Эта полынья успела зарасти кожицей льда, а снежный пух сделал ее неразличимой и опасной. Она возвестила о существовании радостным треском, и оступившийся Румянец рухнул, вытряхивая всадника, а сам провалился в воду по грудь. Прыгнул, пытаясь выбраться, и снова увяз.