Она выгорела. Особенно руки — пальцы перехвачены полосками полотна и сами белые, как полотно. Но руки это всего-навсего руки. И спина лишь спина. И слабость не смертельна. Пока не смертельна.

Смерть ведь ничего не решает, а Элья жива.

И не хрен лежать и ныть.

Она подтянула ноги к груди. Уперлась коленями и руками — проклятье, оказывается, не только у гебораанов пальцы спекаются — и оттолкнулась. Крик удалось задавить, но стало ясно — спина закипела.

Ковер встретил длинным ворсом. Почти как трава во дворике, где остался Каваард. За траву можно было бы уцепиться, а ворс выскальзывает…

Человек появился из-за портьеры. Он не крался, но по привычке двигался легко и бесшумно, а потому подобрался вплотную, прежде чем Элья его заметила. Даже не его, а высокие сапоги из алого сафьяна: расшитые золотом голенища, кованые носы и посеребренные звездочки шпор.

— И куда собралась? — спросил голос того, кого больше не существовало. — Далеко?

Ответа человек дожидаться не стал — пнул носком в висок.

Вот и конец.

— Думаешь? — Каваард протянул руку, помогая подняться. — Ищешь простых решений?

Его лицо почернело, пошло трещинами. Неужели скоро исчезнет? Или исчезнет сама Элья, вывалившись из этого мира в какой-то из иных?

А потом исчезнет и там. Она ведь знает, что случается с мертвыми телами. И знает, что порой живые гниют не хуже мертвецов.

Каваард неловко почесал спину и задал новый вопрос:

— Боишься?

— Уже нет.

— Правильно. Просто раньше ты не пробовала решать по-настоящему. Держи, — он протянул нож. Длинное лезвие было сухим, а вот к ручке прикипели капли выгоревшей крови.

— Ты есть, крылатый? Или тебя нет?

— И есть. И нет. Мы все оставляем слишком много следов, чтобы просто так исчезнуть после смерти. Особенно здесь.

Элья без подсказки поняла, куда нужно смотреть. Центр карты расползся воронкой, начал жадно глотать песчинки, а они, цепляясь за края, стали вытягиваться нитями.