— Нет.

— Ты не оставляешь мне выбора! — закричал дядя.

— Что вы творите! — завопил голем, начиная трансформироваться.

Я дергался, но руки вросли в поверхность гриба.

Оливье достал черный платок и набросил на голема. По темному материалу побежали россыпи искр. Евлампий дико вскрикнул и перестал двигаться.

— Он мне надоел. — прохрипел дядя и приставил мне к горлу саблю. — Не будешь повторять, отрежу башку. — предупредил он.

Я всхлипнул.

— Мы становимся неразделимы! Его жизнь, моя жизнь. Его дух, мой дух! Неразделимы навсегда! Его дух и тело!

Я повторил.

— Нас разделяет одно слово. Когда учитель позовет агнца, я стану агнцем, а он станет мною.

Я повторил все до последнего слова.

— Видишь! — обрадовался дядя. — Ничего сложного! А ты боялся!

— Что вы сделали? — с трудом выговаривая слова, из-за бившей меня дрожи, спросил я.

— Сущую ерунду. — проговорил Оливье. — Забрал твое тело! Я хранитель вкуса, крысеныш! Я бессмертный дух! Ты уничтожил мою репутацию. Я не смогу готовить даже жалкий суп в моряцком притоне. Ты осквернил мою оболочку и за это, я заберу твою!

— А как же я? Мой дух? — завизжал я.

— Тебя больше не будет! — пожал он плечами. — Ты виноват в том, что я не могу заниматься своим ремеслом. Я говорил тебе, что за все придется платить и ты заплатишь. — он спрятал саблю в ножны и равнодушно посмотрел на меня. — Не расстраивайся, твое тело послужит на благо тридцати миров.

Я снова всхлипнул.

— Да прекрати, хоть сейчас будь мужиком! — брезгливо бросил дядя. — Все изменится к лучшему. Никаких трансформаций и страданий! Будет хорошо. Вот так! Вот и славно! Побудь пока здесь, подумай о жизни, а мне нужно пойти отдохнуть. — он хлопнул меня по плечу. — Завтра ответственный день.

Стащив с голема платок, Оливье запихал его в бездонную сумку и пошел к выходу из хранилища.

Я склонился над грибом, прижавшись лбом к рукам.