Ну правильно с одной стороны: не тащиться же тридцать кэмэ в пригороды, чтоб там попытаться подстрелить выживших кое-где баранов, упорно пытавшихся что-то выкопать из-под снегов долин и холмов. Или попробовать накопать оставшихся так и неубранными картошки, моркови или свеклы…

А сейчас, как выяснил Шавкат, и поля давно копаны-перекопаны, а жалкие остатки корнеплодов съедены. Прямо сырыми. Прямо на месте. Потому что всё какая-никакая – а страховка от цинги.

Вот только засеять хоть что-нибудь никто не торопится. Ха-ха.

Во-первых – некому. Во вторых – нечем. А в-третьих, ни пахать, ни, разумеется, сеять при минус десяти невозможно! Да и бараны сейчас исчезли. То ли – откочевали на юг, то ли их переловили. То ли просто – сами передохли. Им-то никто не говорил, что есть радиоактивную траву нельзя.

А вот с яблоками, виноградом, дынями, арбузами и всей прочей прелестью, которую щедро родила благодатная земля, и которую привычно называли дарами садов и полей, оказалось куда хуже. Потому что всё, что полили кислотные и радиоактивные дожди, и на что осела просто пыль после взрывов, есть смог бы только совсем уж слепой. Или отчаявшийся… Как не вспомнить анекдот советских времён про «Чернобыльские яблочки».

Так что девочку – её звали Мукаддас – пришлось забрать с собой.

Вот только прожила она у них недолго. Видать, те, кто руководил её маленькой группкой, не понимали, что такое наведённая радиация, и как опасна пыль, попадающая в Убежище без фильтра. Все трупы, из которых Шавкат повыдёргивал обратно свои стрелы (слишком ценные «инструменты», чтобы оставлять вот так, красивыми жестами), носили следы лучевой болезни: лица в проплешинах отваливающейся кожи, зубы шатаются, волос на голове нет, тощие тела. Под нижними штанами оказались подложены прокладки из хэбэшной ткани: видать, люди уже не могли усилием воли сдерживать то, что должен был удерживать клапан-сфинктер толстой кишки…

Мукаддас умерла через два месяца.

Не сказать, что она оказалась приятной «напарницей». На дежурстве не «бдила», а плакала, иногда – засыпала. Ну, рыдала-то она почти всё время. Часто отказывалась от пищи, и просила отпустить её похоронить папу и маму. Как же, похоронить – Шавкат сам занёс тела обратно в берлогу охотников-неудачников, и выломал и убрал три двери, благодаря которым там удерживалось тепло от маленького костерка в печке-буржуйке.

Идиоты! Нельзя топить в жилом помещении. Во-первых, можно самим угореть. А во-вторых, всё время засасывается воздух снаружи – хотя бы для поддержания горения. А при этом все радиоактивные нуклиды, что ещё летают в воздухе, или осели на грязно-белую поверхность снега, попадают в жилую комнату. И, соответственно, – в лёгкие.