– Не коробочки, а цинки. И не винтовые, а винтовочные.

– Что?

– Патроны, говорю, винтовочные, семь шестьдесят два. Ладно, хватит, я вам верю.

– То есть вы не хотите, чтобы я говорил продолжительно? Ладно, вот список. А вот карта. Для вашего мугавус, приятности, пометки написаны на русском языке.

Старший берёт глянцевый лист, кладёт на стол, водит пальцем.

– Ага, вижу. Вот полицейский участок, это мэрия, это железнодорожная станция.

– Да-да. А тут красненькое, микрорайон шахтёров, Ласна. Ваша, так говорить, васа.

– Что?! Ваза?

– Я хотеть говорил «пэ», паса.

– База?

– Та-та. Паса. Там всё созрелое, люди без работы, без гражданства, всё рухает, только вспыхнуть.

Русский складывает карту, прячет за пазуху. Господин Уссипоэг потирает ручки, жмурится, как толстенький кот на солнышке, словно представляет, как «всё вспыхнуть» и очень радуется этому.

Русский смотрит в окно на чистую тихую улочку: марципановая старушка ведёт на поводке трёх очень воспитанных джек-расселов. Он видит, как старушка падает с разбитой головой, собачки рвутся с поводков и скулят, а вокруг пылают раскрашенные весёленьким пряничные домики. Русский вздрагивает.

– Вы словно радуетесь тому, что всё рушится и вспыхивает.

– О да, конечно. Я всегда радоваюсь, когда хорошо делаю контракт, наш общий знакомый будет испытать удовольствие. Ну что же, отметим приступление к празднику?

Господин Уссипоэг достаёт пыльную бутылку, любуется этикеткой, наливает на донышко, вопросительно смотрит на гостя.

– Давай, давай, чего его нюхать, его пить надо.

Господин Уссипоэг доливает до половины, гость хватает стакан, выпивает, бьёт донышком о полировку, словно ставит печать.

– Давай, наливай.

Господин Уссипоэг вновь наливает и говорит: