– Отдыхайте, я отойду по делам.
Господин Уссипоэг улыбается, выходит из кабинета, аккуратно прикрывает дверь. Спускается по лестнице, внизу ждёт двухметровый блондин, командир отряда самообороны.
– Всё в порядке, херр Уссипоэг. Были гости, купили два рюкзака. Проследили, они уже в санатории.
– Отлично, отлично, Имре. Ну что, сынок, ты готов? А твои люди? Вот и молодец, сынок. Родина ждёт от вас мужественности и выдержки. Республика сто лет сражается за независимость, будьте достойны памяти павших борцов. Удачи, сынок!
– Спасибо, херр Уссипоэг. Выступаем в два часа ночи.
* * *
Вернувшихся из посёлка гонцов встретили радостным рёвом, так лежбище сивучей приветствует косяк сельди. В баре стащили в кучу столики, несмотря на робкие протесты персонала. Вывалили рюкзаки: запаянные фольгой пластиковые стаканчики раскатились по столешницам. Веснушчатый с Кировского взвился:
– Вы чё, тормоза, на хрена два рюкзака йогурта приволокли?
– Сам ты йогурт. Это самое забористое и дешёвое пойло, и посуды не надо.
Веснушчатый надорвал крышку, понюхал, глотнул, повеселел:
– Покатит!
Отец сказал:
– У нас в девяностые такие на каждом углу продавали, даже в киосках Союзпечати. Символ индивидуализма, пол-литра троих требует, а тут в одну харю, верный путь в социофобы. А ещё раньше маленькие бутылочки «чекушки» назывались.
– Чекушка – бестолковая дочка чекиста. Вздрогнем, мужчины!
Разобрали стаканчики, выпили по первой за удачу, после за успех акции, потом встали, молча выпили в третий раз. Зашумели, заговорили, закурили прямо в баре; за стойкой уронили и лениво пинали упрямого бармена. Веснушчатый пристал к Максу:
– Чего морщишься? Чего ты этот стакан греешь? Не отделяйся от коллектива.
– Да не люблю я…
– Посмотрите на него, пацаны! Рожу кривит, водку не хочет с нами пить. Гнилой ты, Макс, чужой, хрен знает, что у тебя в башке. Дай ножик, Отец, сейчас башку ему оттяпаем да поглядим.
Макс отступил, прижался спиной к стенке, в голове зазвенела пустота. Отец неожиданно вступился:
– Не дам пчак, свой надо иметь. И вообще, отстань от убогого.