И контрольный:

– Уехал не один. С дамой.

Елизавета улыбнулась:

– Да, конечно. Он так и планировал, как я могла забыть.

Развернулась и пошла, покачивая бёдрами, чувствуя на спине и пониже плотоядные взгляды.

Улыбаясь, дошла до туалета, разревелась в кабинке. Оттуда, как улитку из раковины, её выковыряла Белка. Сказала:

– Конечно, козёл. Они все такие. Любому кусок сиськи покажи, бедром прижмись – родину продаст. Смотри. Эй, мужчина! Да проснись ты.

Лысый дядя всхрапнул, поднял багровое лицо, потрогал красной рукой перекрученный галстук.

– А? Электроды привезли?

– Да какие электроды?! Не хотите продолжить вечер в прекрасной компании?

Дядя прищурился, бесцеремонно отодвинул в сторону Белку, поглядел на Елизавету, причмокнул.

– Понимаю, не с Урала. Я Филимонов, ты любого в Питере спроси, скажут: никого нет лучше по металлоконструкциям. Поехали, девчонки, на Петроградке есть отличная чебуречная, продолжим вечер до утра, хе-хе…

– Я тебе говорила? – хмыкнула Белка.

– А потом в баньку, у меня баня в Войбокало, отдохнём, расслабимся.

Елизавета передёрнула плечами:

– Слюни подбери, дядя. У нас самообслуживание, подрочишь – расслабишься.

Взяла Белку под локоток, повела прочь. Филимонов вздохнул:

– Как всегда, блин…

* * *

– Восемь лет, как из декрета вышла, без продыху, без просвета, по четырнадцать часов. Утром в час пик, вечером в час пик, метро ненавижу: жмутся, воняют. Дочка брошенная, сама растёт. Письмо писала на Новый Год: «Дорогой дедушка Мороз, не надо мне ни самоката, ни телефона, просто найди моего папу и скажи ему, что я без четвёрок закончила четверть и стихи буду читать на школьном концерте. А если папы всё-таки нет, так сделай его, пусть тебе эльфы помогут!» Я письмо нашла, ревела. Из-за этой работы себя пролюблю – ладно, а дочку нельзя, понимаю, что неправильно, но ничего поделать не могу, всё на мне держится, он же без меня всё перепутает и забудет, бестолочь.