– Потому что у меня пропуск в погранзону самим Аждаховым подписан.

– Большой человек этот Асдахов.

– Великий.

Имре подумал, тихо рассмеялся. Отец обернулся через плечо:

– Э-э, держи себя в руках. Чего ржёшь, башня съехала? Не рановато? До начала операции отставить неврологию.

– Просто тебя совут Отес, по-нашему Иса. И свою страну Идамаа мы иногда насываем Исамаа, страна отсов.

Отец хмыкнул:

– Так и мы свою вроде Отечеством называем. Всё, расслабьтесь, теперь до Соснового Бора не остановят.

Имре вновь перебрался на лавку, опёрся затылком о стенку, задремал. Вздрагивал, просыпался, сжимал автомат, смотрел через плечо Отца на выхваченную фарами дорогу, вновь прикрывал глаза, видел смеющуюся Марту, сползающую с пухлого плеча бретельку, руки папы, чинящие ломающуюся от соли рыбацкую сеть, слышал грубый русский мат дедушки, высланного в сороковом в Сибирь и вернувшегося только в шестидесятых. Вновь затрясло на ухабах: фургон съехал на лесную тропу, принялся переваливаться с боку на бок. Имре понял: скоро. Затрясло, холодные струйки побежали по спине. Наклонился вперёд, спросил:

– Толго ещё?

– Не торопись, а то успеешь.

– Всрывчатка готоффа?

– Не переживай, сынок. Взрывчатки полно, на всех хватит.

Отец остановил машину. Имре напрягся, подтянул автомат:

– Сто тако-ое?

– Не дёргайся, схожу отолью.

Тихо ворчал двигатель на холостых, журчал струёй Отец, где-то далеко кричала ночная птица, словно оплакивала кого-то. Отец вернулся, со скрипом сдвинул боковую дверь:

– Осталось полкилометра. Тол заберём у объекта, всё по плану. Начинайте срать в штаны.

Имре через силу улыбнулся. Отец сказал:

– Это на удачу, сынки.