– Я их вообще не смотрю, – ответил я высокомерно. – Я белая кость и голубая кровь. Интеллектуал, мать вашу. Но и ты увидишь, если вас этому учили.

– Посмотрю, – ответила она с иронией.

Когда покинули кафе, я изумился ночному небу и тому, как моментально, пока мы ужинали, преобразился город. Не так уж и долго чавкали, но вошли в кафе из одного города, а вышли в другом: не менее ярком из-за обилия реклам и массовой подсветки зданий, но незнакомом и таинственном.

У меня какое-то иное мышление: ночной город для меня всегда что-то другое, как просто лес и ночной лес. Лес днем – это цветочки и мило чирикающие птички, а ночью страшно ухающие во тьме совы и злобно воющие волки, и хотя умом понимаю, что город днем и ночью почти тот же, но что есть ум, как не продолжение инстинкта?

Автомобиль подкатил к краю бровки и распахнул двери. Ингрид села сыто и молча, я опустился на сиденье рядом и подумал еще раз, что человек я все-таки дневной, ночь инстинктивно не люблю, она сужает мои возможности, и сейчас вот даже в надежном автомобиле с надежным управлением компьютера чувствую себя настороже, хотя днем бы откинулся на спинку сиденья и наслаждался поездкой по скоростным автострадам, с развязками то в виде устаревших клеверных листьев, то ленты Мёбиуса, светящихся столбов высотных эстакад, везде эта индустриальная мощь и, что важнее, стремительная поступь хай-тека.

А сейчас вот широкая лента шоссе пугающе упирается в грозно вознесенные к темному небу массивные небоскребы, выстроенные не для туристов, а для деловых и очень деловых людей.

Из-за ярких реклам на всю стену небоскребов звезд не видно, небо абсолютно черное, зато внизу море праздничных огней, потому что мир постоянно что-то да празднует, стараясь наполнить жизнь радостью.

Когда видишь встающие вдали светящиеся столбы, сразу и не сообразишь, что это стоэтажные небоскребы, различного типа башни-офисы, тоже в огнях, с роскошными бассейнами на крышах, где вода подсвечена снизу празднично и ярко…

– Да что за дурость, – послышался рядом раздраженный голос Ингрид.

Я приоткрыл глаза, она перехватила мой взгляд, поморщилась.

– Что? – спросил я.

Она буркнула:

– А ты ничего не слышишь?

Я поймал себя на том, что в самом деле, спасая мозг, отрубил всю льющуюся в него информацию, даже слишком рубанул, в другой раз надо осмотрительнее, а то еще оглохну и ослепну.

– А-а-а, – сказал я, – ты про эту дискуссию…

В эфире несколько дикторов, как теперь это модно, перебивая друг друга, рассказывают, что в последние годы значительный рост заболеваний рака яичек. Часть ученых предположили, что из-за обилия свободного времени мужская привычка почесывать яйца стала занимать вдвое-втрое больше времени, это и спровоцировало рост заболевания. К тому же свобода самовыражения теперь позволяет чесать яйца как на улице, так и в людных местах, в культурном обществе все, что не вредит другим, считается приемлемым, потому яйца чешут как в пивных барах, так и на концертах Бетховена, а уж на Моцарте так и подавно…