Электронный замок только ощутил приближение моей руки, как тут же втянул штыри в пазы, как улитка рожки. Я потянул дверь на себя, поехали медленно, величаво, давая мне возможность тоже войти с достоинством и неспешностью человека с весом.
Прихожая обставлена со сдержанным шиком, богатство не бросается в глаза, даже зеркало во всю стену от пола и до потолка всего лишь зеркало, а не произведение искусства. Мебель в гостиной выглядит подчеркнуто сдержанной, как если бы аристократ встретился с бывшими одноклассниками из народа и старался держаться, как они.
Я сделал пару шагов, ощутил опасность, но повернуться не успел. В затылок уперлось холодное и твердое. Я застыл, а злой голос громыхнул над ухом:
– Не двигаться!..
– Да не двигаюсь, – прошептал я, едва-едва шевеля губами, – совсем не двигаюсь…
– Повернись, – велел он.
Очень медленно я повернулся. Крепкий мужик отступил на два шага, словно я теперь, когда вижу его руки, ухвачу за кисть с пистолетом, выверну и отберу оружие.
Высокий и крепкий, широкие плечи и массивная голова, настоящий боец, таких тренировать для спецназа и прочих служб легко, уже приходят подготовленные улицей и местными разборками.
Я стою смирно, а он смерил меня испытующим взглядом, моментально оценив рост, тонкие руки, впалую грудь и перепуганный взгляд.
– Кто такой?
– Владимир Лавронов, – пролепетал я. – Доктор наук, работаю в Научном центре Мацанюка в отделении нейрохирургии, откуда украли двенадцать миллионов… Меня таскают с собой, как подозреваемого. С ума сойти! Я и бутерброда не украду со стола коллеги… Не подумайте, что такой правильный, но либо уроню, либо сам упаду!
Он хохотнул, но взгляд оставался жестким. Оставив пистолет в одной руке, он открыл на столешнице планшет, потыкал пальцем, всмотрелся.
– Как, говоришь… Ага, нашел… Ого, работаешь над продлением жизни?.. Сочувствую, парень, но свою жизнь ты продлишь вряд ли…
– Ой, – сказал я пугливо, – что случилось?
– Наш босс, – ответил он, – он не любит…
– Чего?
Он жестко ухмыльнулся.
– Пленных не любит. Что с ними делать, не знаешь?.. За нами нет тыловых частей с концлагерями. Сволочь он все-таки. Не любит он, а зачищать нам.
Я сказал дрожащим голосом: