— Не надо, — засмеялась Дуня.

Они уже собрались домой, когда к Вавиным наконец заявились дед и дядя Миша. Пришлось посидеть ещё и с ними полчаса ради приличия, обсудить цены на нефть и газ, геев-политиков и «гниение Европы», после чего молодые отправились к себе, то есть в дом Геннадия Терентьевича, где им была выделена самая большая спальня; сколько помнил Афанасий, там спали и по большей части жили его родители.

— Я засыпаю, — сунулась лицом в подушку Дуня.

— Спи, — погладил он её по спине, — пойду побеседую со Степаном, что-то я его не вижу.

— А где дедуля будет спать?

— В сундуке, — пошутил Афанасий. — На диване в светлице ляжет. Соку принести? Или молочка?

Дуня не ответила, она уже спала.

Он накинул на голый торс старенькую телогрейку: похолодало, с неба посыпалась морось, — вышел из дома и буквально нос к носу столкнулся с Олегом.

— Ох! — отпрянул майор, узнал друга, заулыбался. — Афоня… а я к вам.

Афанасий увидел в его руке бутылку, принюхался: от Олега несло перегаром, и был он пьян почти в стельку.

— Майор?! — больше изумился, чем расстроился Афанасий; на его памяти друг детства не пил и ни разу не был замечен пьяным. — Глазам не верю! Ты пил?!

— Сам ты тыпил… имею право, я не на базе… глоточек всего… — Олег попытался его обнять, Афанасий увернулся. — Вискарика Дуняше принёс… хороший лейбл…

— Дуня спит.

— Разбуди.

— Не сходи с ума.

— Ну что тебе стоит? Может, я завтра с дуба рухну… с инфарктом миокарда… и вообще — любви хочется, тепла, нежности… тебе не понять. — Олег всхлипнул и снова полез обниматься.

Афанасий развернул его на сто восемьдесят градусов, ловко отобрал бутылку.

— Иди домой.

— Мой дом — тюрьма… — Олег икнул и в самом деле засмеялся. — Зря ты меня так… бортуешь…

— Как?