– Я не считаю, что эрольды – это образец красоты и идеал для подражания. Большая часть эрольдов ни о чем, кроме себя, не думают.

– Как это?

– Бессмертие и вечная молодость, вкупе с отшельнической жизнью в Вечном лесе, сыграли с нами дурную шутку. Мы не старимся, но и не живем. Чуть повзрослев – начинаем опасаться боев. Сколько ты видел эрольдов из Леса в армиях? Ни одного. Ибо боятся смерти.

Рувор фыркнул:

– Ну, я не боюсь смерти! Один-то есть!

– Ты молод. Повзрослеешь – поймешь.

– Да ты сама говоришь, что еще дите!

– Да. И я тоже. Взрослые эрольды выбирают отшельничество. Или невероятно осторожны.

– Сказки! Моя мать дважды с оружием в руках дралась за мою жизнь!

– Всего дважды? Спокойно у вас было. Моя даже не считала. Но обе они в конечном итоге нас бросили.

– Не смей говорить плохо о моей матери! – рыкнул Рувор и вскочил.

Я, удивленная такой импульсивностью, тоже встала, чуть ли не быстрее его:

– Э-э-э! Остынь, малыш! – предупредила я его. – Я ничего такого не говорила! Ты сам сказал, что она вас с отцом бросила!

– Да пошла ты! Мало ли, что я сказал им! – он мотнул в сторону таверны, из которой доносилась похабная песня в исполнении сочинителя баллад.

Ого, подумала я, наблюдая за удаляющейся к коням спине Рувора. Парнишка-то обиделся. Соврал про мать, что ли? Да и этот пренебрежительный жест… Не любит людей? Я прислушалась к балладе Дориана и вздохнула. Определенно, если он писал о собственных похождениях, он был как минимум двужильным. Зачем бойцу, раненному дважды при штурме замка в разгар боя, «предаваться ласкам» с одной из служанок, мне было непонятно. Нетерпячка, что ли? А-а, «долгие одинокие ночи». Понятно. Хотя если это все-таки автобиография, такому парню надо здорово постараться, чтобы его ночи были одинокие.

Ну, не важно. Вон, Рувор идет извиняться. Послушаю для разнообразия.

– Извини, Тандела, я погорячился, – сказал он, не глядя мне в глаза. И голосом, отнюдь не говорящим, что он извиняется. – Не люблю, когда говорят о матери.

– Ничего страшного. Я не обиделась. Сказал бы сразу, что это запретная тема, а то, вон, Дарону ничего такого не говорил.

– Ты не понимаешь! – опять взъярился он. – Они – другие! Не такие, как мы!

– Смертные? – закинула я удочку.