– Я мог умереть год или два назад. Я радуюсь каждой минуте своей жизни, пока могу видеть, как вы становитесь теми, кем должны стать.

– Что-то Великан расчувствовался, – заметил Цинциннат.

– Смотри, не утони в собственных великанских слезах, – сказал Эндер.

Старые шутки, семейные привычки…

– Вы знаете, чего я от вас хочу. Если я умру, пытаясь добыть для вас больше данных, – что ж, пусть будет так. Вы прекрасно обойдетесь и без них или в конце концов выясните все сами. Но я могу и не умереть, из чего мы и будем исходить. Думаю, вы будете очень рады узнать то, что узнаю я – если доживу.

Все снова замолчали. На голодисплее Боб увидел, как они снимают шлемы, думая, что так он не будет их слышать. Обычная детская наивность.

Разговор их был коротким, но в основном сводился к тому, как уговорить Великана отказаться от своей затеи.

Когда они снова надели шлемы, Боб не дал им сказать ни слова.

– У вас есть работа, – сказал он. – Карлотта, возвращайся с планом, как мне попасть в экосистему, или не возвращайся вообще. Эндер, возьми образец.

– А что делать мне? – спросил Цинциннат.

– Оставайся с Эндером и охраняй его. Вряд ли Карлотте что-то угрожает.

– Нет, сэр, – возразил Цинциннат, – мы останемся вместе и будем охранять Эндера, пока он берет образец у трутней – если сумеет. А потом пойдем с Карлоттой.

– На это потребуется больше времени, а вы уже устали.

– Как ты сам сказал, на корабле теперь безопасно. Мы можем поспать, а завтра заняться делом.

Цинциннат был прав. Да и как Боб мог сказать: «Вы должны как можно скорее все сделать и вернуться, поскольку до завтра я могу не дожить»? Главный его аргумент заключался именно в том, что умирать он не собирался.

– Великан думает, – заметил Цинциннат.

– Угу, мысленные волны проходят сквозь вакуум, и от них мне хочется в туалет, – сказал Эндер.

– Ну вот, опять, – вздохнула Карлотта.

– Думаю, вполне нормально напустить в штаны, когда кто-то впервые проникает в твой разум, – сказал Эндер. – Если этого еще не случилось, то вполне может случиться сейчас.

Они вели себя так по-детски и вместе с тем так по-взрослому. На их плечах лежало бремя целой расы. Но все равно это были дети, добродушно подшучивавшие над своим старым калекой-отцом.