Неподалеку от себя я видел несколько бронированных фигур, уже зафиксировавшихся в позе отдыха, как если бы сидели в креслах. Разобрать, кто есть кто, было трудно. При такой обстановке все казались одинаковыми головешками, чернеющими на фоне костра.

Правильно, в любой, самой напряженной ситуации есть место и время отдыху — солдатская заповедь.

Да, удружил нам космофлот…

— Взводный, «Ромашка–1», ты чего–нибудь видишь впереди? — окликнули меня наши.

Сговорились, что ли, все? Я что — похож на самого зоркого сокола?

— Ни хрена не вижу, — пробурчал я.

— Между прочим, любовь слепа! — отозвалась неунывающая Игла.

— Кому до чего, а вшивой до бани! — определил Милка.

— Звери, прости, господи, истинные звери! — басовито сообщил Пастырь. — Все бы вам только жрать, пить да случаться! Ничего другого в голове, кроме телесного непотребства, Господи, прости меня грешного!

— Не согрешишь — не покаешься, не покаешься — не спасешься, — влез Вадик Кривой. — А В чем каяться, если случаться не с кем? А, Пастырь? Кто Богу милей, грешник, раскаявшийся в веселой жизни, или природный праведник, занудливый, словно камнедробилка?

— Устами твоими, черт кривой, бесы глаголят, чтоб тебя скрючило! — рассвирепел Пастырь.

— Не любишь правды, пастырь Господень! — с готовностью пошел на обострение Вадик. — Вот все вы так, пастыри! Смертные грехи прощаете, как орехи щелкаете, а чуть коснись критики — тут уже никакого прощения–снисхождения, одни муки адские в перспективе…

— Да чтоб у тебя на языке болячка гнойная выскочила, чтоб у тебя язык раздвоился, яко у аспида ядовитого! — свирепствовал Пастырь.

— И тебе не хворать, а сразу сдохнуть, божий человек!

Нет, ну когда же все это кончится?! Им самим–то не надоело? Опять нашли время и место собачиться! В самом пекле (где же еще?) развели базар о спасении души…

— Отставить разговоры! — рявкнул я. — А если какая сволочь будет засорять эфир, я его самого… Случу!

Ладно, с Пастырем все понятно без слов. Есть такой тип людей, которые могут мыслить и рассуждать только в свете некой глобальной, основополагающей идеи. Фанатизм, в сущности, все те же поиски смысла жизни, рассуждал я от нечего делать, только в той его стадии, когда он уже найден. «Ничто под луной не ново, и, следовательно, пошли вы все в жопу со своими потугами к модернизации бытия!» — определили, как припечатали, древние пророки в своей любимой манере местечковой категоричности…

Но Кривой–то зачем все время цепляется к Пастырю? Без конца теребит нашего взводного праведника, подначивая его на бесконечные споры. Есть подозрение — не просто так!