Я похлопал себя по поясу. По идее, надо было распустить завязки и продемонстрировать рекомый предмет, но очень уж не хотелось отвлекаться.
— Этот кристалл был в мече твоего папы, когда его челнок сбили над твоим родным селом, Сквинкваргесимусом. Твоего папу взяли в плен и посадили в мандалорский лагерь. Он знал, что если бы мандо'а увидели у него кристалл, то конфисковали бы его. Но твой папа считал, что кристалл принадлежит тебе. И он не хотел, чтобы эти наёмные твари хватали своими немытыми мандалорскими лапами то, что принадлежит его сыну. Поэтому он нашёл место, где мог бы надёжно спрятать кристалл: у себя в жопе!
Была у меня лёгкая надежда, что Малак оценит, насколько без запинки произнёс я слово «Сквинкваргесимус». Всё-таки ностальгия по родному дому, то, сё… Но Тёмный лорд просто слушал, слушал подозрительно внимательно.
— Пять долгих лет он носил этот кристалл у себя в жопе, — сказал я, слегка теряя уверенность в правдоподобности этой занимательной истории, — а потом он умер. От дизентерии. А кристалл отдал мне, и я прятал этот кусок камня с острыми краями в своей жопе ещё два года. А потом, через семь лет, меня отпустили к моей семье.
Металл антенны холодил спину. Логика повествования волокла меня за собой с неодолимой силой.
— И вот сейчас, малыш, — сказал я, — мне пришлось прибыть на «Левиафан». Чтобы передать этот кристалл тебе.
— Мой отец был торговцем, — проскрежетал Малак. — Дед — простым фермером. Прадед — тоже фермером. Никто из них не сидел в мандалорских лагерях, никто не пользовался световым мечом. Я первый Одарённый в своём роду.
— Твой отец был великим джедаем! — горячо возразил я, вступая в спор машинально, более из принципа, чем в поисках истины. Отказываться от совершенно идиотской, но увлекательной семейной истории не хотелось: пока продолжалась беседа, не могло начаться месилово.
— Кто ты, Рейван? — с задумчивой, почти тоскливой интонацией проговорил Малак. — Что ты такое? В тебе была гордость, Рейван, в тебе была ярость. А теперь ты превратился в бормочущее ничтожество… Пришла пора стереть тебя с лица галактики!
— Мы связаны, Малак! Я учитель, ты ученик. Исчезну я — исчезнешь и ты!
— Мне давно не у кого учиться, — ответил он, медленно снимая с пояса рукоять меча. — Ведь тебя уже нет… «Рейван».
Полосатые звёзды гипера спиралями завернулись вокруг корабля, шизофренические краски расплылись дрожащими потёками. Невероятный мир, который я совсем недавно с таким нахальством пытался «пометить», словно смеялся над жалкой букашкой, примостившейся на поверхности крохотного кусочка металла. Ситуация обострилась, и чувства мои обострились. В мрачных словах Малака, в неторопливом, будто бы неохотном приготовлении к последнему бою я увидел не ярость, не жажду власти, не предвкушение окончательной победы.