Оказавшись лицом к лицу с Кали, Энлиль собирался наконец-то поговорить с ней открыто, но сделать этого он не успел. Всё, что командир помнил, это то, что, увидев её, он глупо замолчал, забыв любые слова. Являлась ли она в то мгновение истинным божеством, была ли она воплощением бессмертного создания, земной проекцией или хоть кем-то ещё — Энлилю было всё равно. В те секунды она была совершенна…

Этот образ и остался в его мыслях последним, пока Кали безмолвно не оказалась рядом, быстро обвив его голову руками. С её прикосновением пришла боль, мучения, масштабы которых наёмник не мог даже представить. Затихающие импульсы этой боли ещё вспарывали его мозг, но тиски постепенно спадали. С удивлением Энлиль начинал замечать то, чего не замечал ранее: как ярко может светить солнце, как болезненны его блики, какие чёткие царапины на, казалось бы, гладкой мраморной стене, как раздражительно и громко копошатся насекомые в цветнике под окном, из каких атомов состояли эти насекомые, чем и кем они были до него, и откуда брали своё начало. Звуки нарастали, запахи дурманили, его тело начинало обрастать колеблющейся вибрацией, каждая клетка, любая связь, мыслеформа проносились в его сознании, делились с ним информацией, от количества которой его ум тонул в нарастающей панике.

Не справившись с собой, к своему счастью, командир вновь лишился чувств, так и не заметив смотрящих на него в упор лучистых, цвета багрового дерева, глаз.