Обезумевший охранник что-то кричал ей, но она не понимала смысла. Потом Люк стремительным движением обхватил руками шею охранника и поволок его прочь из челнока.
– Все хорошо, – шептала Гласс, а по щекам ее бежали слезы. – Все будет хорошо, мамочка. Мы прилетим на Землю, и все будет хорошо.
– Мы не успеваем, – закричал кто-то. Краем сознания Гласс зафиксировала, что дверь почти закрылась, а голос, дающий обратный отсчет, добрался уже до тридцати, но разум отказывался обрабатывать эти данные.
– Гласс, – хрипло сказала мать, – я так тобой горжусь!
Она не могла дышать. Не могла говорить.
– Я люблю тебя, мама, – шептала Гласс, цепляясь за мамину руку, – я так тебя люблю.
Соня на миг тоже сжала руку дочери, а потом вздохнула, и тело ее обмякло.
– Мама, – вместе с рыданием вырвалось у Гласс, – пожалуйста, не надо…
Рядом с ней снова возник Люк. А потом все потонуло в тумане.
Последние слова матери набатом звучали у нее в голове. Они были громче доносящихся снаружи криков. Громче сигнала тревоги. Громче неистового стука разбитого сердца Гласс.
* * *
– Хочешь, провожу тебя назад? – спросил Уэллс, нервно поглядывая на часы. – Я не знал, что уже так поздно.
Гласс подняла глаза. На часах была почти полночь. Даже если бежать бегом, до начала комендантского часа домой она не поспеет. Тем более что бежать она не собиралась – это верный способ привлечь внимание охраны.
– Со мной все будет в порядке, – сказала Гласс. – На самом деле охранникам и дела до тебя нет, если ты гуляешь во время комендантского часа. Они привязываются, только если выглядишь так, будто что-то замышляешь.
Уэллс ласково улыбнулся:
– Ты