Теперь не только вся Москва, даже встал на уши весь мир, а центр столицы становился стремительно безлюдным, но все эти переулочки и в обычный день, и после окончания рабочего дня замирали совершенном и полностью безнадежном ступоре. А сейчас они уже через десять минут были заблокированы многочисленными авариями водителей, нервничавших по поводу быстрого искэйпа, и повезло только тем, кто буквально с боем пробился в метро, на радиальные линии — уже здесь в подземке, счастливчики штурмовали переполненные вагоны, но большая часть металась по всему городу практически на грани безумия — ведь у многих были семьи и дети — как добраться до них, и как попытаться их спасти — решения этих вопросов практически не было….

Полная дезорганизация, и многие инвалиды, сидя в этих домах ловушках, вспоминали с горькой ностальгией эти советские учебные тревоги от гражданской обороны и тренировки в бомбоубежищах, а теперь лишь машины с мигалками попытались первыми слинять из города, но правда немногим это удалось, — разъяренные толпы пеших водителей с удовольствием доставали из этих машин пассажиров и делали над ними маленькую и большую экзекуцию.

Из подвалов и подворотен повылазили все учтеные и неучтеные МВДэшной статистикой, неожиданно многочисленные банды, просто анархисты всех мастей и любители легкой ноживы — везде начались разбои, грабежи и погромы и сдержать их было некому. Блюстители порядка первыми, торжественно, и с воем сирен гнали свои авто подальше от гиблого места — ведь все равно, — или начальник не выживет, или место работы и исполнения должностных обязанностей даже исчезнет как таковое. Для экспроприации обширный простор на любой вкус, здесь семнадцатый год явно отдыхает — хочешь потроши Третьяковку, или хочешь, иди в центробанк, а для гурманов пожал-те в алмазный фонд, правда попы с невероятной стойкостью духа обороняли вверенные им с небес объекты, да с кучками фанатов клали поклоны и творили свои бесполезные молитвы.

Что же, эбандон олл зэ хоупс, было когда-то высечено прямо над вратами ада, — оставьте все надежды, в Освенциме — едэм дас зайне — то бишь каждому свою конфетку, а также от каждого по способностям, для каждого свою отдельную могилку или квартирку, при коммунизме предлагали. Сердобольная старушка нерушимой сталинской закваски шла у собора Василия Блаженного, когда гулко прогремели первые выстрелы со стороны мавзолея, и там ее как бы обуяло беспокойство за вечного вождя забиженного пролетариата, двинувшись к мавзолею, она ясно увидела корчившегося в луже собственной крови в предсмертных судорогах лейтенанта.