– Получилось, – сказала ведьма, переставив Чашу на пол. – Смотри!
Зажегся шарик-светляк, и Кемурт увидел, что в прозрачной воде что-то плавает: как будто множество черных обрезков – крохотных, фигурных, похожих на нарисованные тонким пером закорючки. Они постепенно тонули, но не оседали на перламутровое дно, а попросту исчезали, их становилось все меньше. То ли растворялись, то ли уходили через Чашу во владения Госпожи Пучины.
– Что это?
– Иероглифы, которые были на ожерелье. Мне удалось вернуть их Таннут, и ожерелье перестало быть волшебным предметом, а Лорма приняла свой истинный облик.
Сверху доносился топот, ругань, обережные молитвы, крики, кто-то пытался успокоить людей, кто-то требовал, чтобы гости немедленно освободили помещение, а кто-то другой распоряжался, чтобы никого не выпускали.
Кем завернул Чашу в платок, убрал в котомку, и они поползли к лазу с лестницей. Теперь надо вернуть артефакт на место, и чтобы никаких улик, что его кто-то брал.
Благодарение Ланки, в королевском кабинете никого не было. Про себя молясь Таннут, чтобы не прогневалась, вор поставил Чашу туда, где ее прятал Дирвен. К этому времени от иероглифов следа не осталось: в чаше-раковине была только прозрачная морская вода, ничего, кроме воды.
– Идем к Сухрелдону, – сказала песчаная ведьма. – Надо его освободить, тем способом, каким это возможно… Он ведь сам попросил. И он
Подвал словно вымер: вся охрана ушла смотреть на торжество и сейчас, должно быть, принимала участие в общей суматохе. Безумного поэта было слышно издали:
В этот раз его камеру освещала подвешенная на крюк лампа, хотя он был там один. Тусклый желтоватый полумрак – ровно столько, сколько нужно, чтобы узник мог видеть прислоненное к противоположной стенке зеркало, мутное, как грязная лужа, и в нем свое отражение. Одежду у него забрали, и он сидел, скорчившись в три погибели. Голый, жалкий, истерзанный, лиловый от кровоподтеков.
Глянув в окуляр, Кем уступил место Хеледике, а поэт продолжал бормотать:
Ведьма отстранилась от окуляра и начала двигаться в одном ритме с речитативом Сухрелдона – стоя на месте и не отрывая ступней от пола, в этом изломанном танце участвовали только ее колени, руки и плечи.
– Тогда в чертог Кадаха мчись – тебя здесь ничего не держит! – опередив его, закончила Хеледика.
Взметнула руки в последнем движении и уронила, как будто враз лишившись сил.
Из-за стены донесся короткий хрип и звяканье цепей, потом наступила тишина.