— … Говорю же вертать в зад оглобли надо, — продолжал напирать все тот же. — У нас сейчас даже не бригада, а одни огрызки. У меня вон половина без винтарей… А у второй итальянский хлам, спасибо бошам, хоть это оставили.

— Голова! — еще двое, ничего только так и не сказавшие, выжидательно смотрели на командира. — Так как?

— Болваны! — практически выплюнул из себя Динкевич, вовремя придя в себя. — Куда повернуть? Назад? Ну пойдем назад и что дальше? — он вопросительно посмотрел на самого шебутного. — НА какой хрен ты там немцу сдался?! Без оружия! Без одежи! Вон смотри на своих бойцов! — тот непроизвольно обернулся. — Да, немцы сами нас там шлепнут и, правильно сделают! Потому что они не дураки!

Ротный, только что настаивавший на бегстве, насупился.

— Никому мы там не нужны! Они сами шкуры спасают…, — распалялся Динкевич. — А вот, если мы придем не с пустыми руками…, — он сделал неожиданную паузу, с удовольствием наблюдая, как вытягиваются лица сидевших. — А с чем-то важным…, то тогда можно и поговорить, — он опустил взгляд на карту и вновь ткнул пальцем в карту. — Повторяю же вам, все это дерьмо отсюда началось! Вот, тут! Нам главное узнать, в чем тут дело было… И тогда валить обратно можно. Поймите же никому мы там без порток не нужны! Там и так силища собирается! А вот с информацией не только всех примут, но и приветят.

Вновь и вновь убеждая их, Динкевич ни чуть не лукавил. Действительно, остаткам Белорусского легиона их бывшие хозяева вряд ли сейчас будут рады. После странных событий последних месяцев, когда в страшных мучениях вымирали целые немецкие гарнизоны, когда на станции с Востока прибывали целые эшелоны мертвецов, включая и машинистов, когда с на аэродром садились бомбардировщики с разложившимися телами летчиков и штурманов, немецкое командование полностью отказалось от любы контактов с национальными формированиями на этих территориях. И это не удивительно! Когда в подразделениях мрут как мухи исключительно немцы, поневоле задумаешься о том, кто виноват?

Еще Динкевич мог бы рассказать об одном интересном разговоре с полоумным немцем, заживо гнил на его глазах. «Они бросили меня здесь подыхать… Бог им судья, — бормотал немец, на плечах которого блестели остатки золотого шитья. — Безумцы, они безумцы! Это так просто не остановить! … Бежать, бежать — вот что они выбрали, — его глаза лихорадочно блестели. — Ха-ха-ха! — выплевывая сгустки крови смеялся он. — Безумцы! Надо идти назад! Назад! В этот проклятый лес! Нам почти удалось…Слышишь меня камрад? — его глаза невидящи смотрели прямо вперед. — Ты здесь? Скажи хоть слово, камрад? … Ха-ха-ха! Ты здесь. Так вот, нам почти удалось пробиться в самый центр их логова. Гренадеры добрались до землянок… Вот! — его мосластая пятерня хватанула Динкевича а плечо. — Они были у меня вот здесь! Я знаю, это проклятое оружие была там… Оно было в паре шагов от меня… Ха-ха-ха! — его снова охватил безумный смех, от которого ужас пробирал до костей. — В паре шагов, я мог дотянуться до него рукой. Ты понимаешь, камрад? Эти выродки создали страшное оружие, — его голос упал до шепота и Динкевичу приходилось наклоняться к самым губам умирающего генерала. — Господи, за что ты так ненавидишь немцев? — из его рта пошла потоком почти черная кровь. — За что?».