– И завтра меня обвинят не только в том, что я сею раздоры между родственниками, понесшими тяжёлую утрату, – Успенский не шелохнулся, игнорируя протянутую карту. – Но и в том, что обналичиваю деньги с банковского счёта одного из них?
– Вы мне не верите? – сопляк убрал карту и устремился к своему столу. – Понял, борьба с коррупцией, интриги, недоброжелатели и завистники! Знакомая тема, можете не объяснять!
Он обошёл стол, отодвинул висящую на стене картину и быстро набрал код на электронном замке обнаружившегося за ней сейфа. Воскресенский извлёк оттуда толстую пачку стодолларовых купюр и протянул Успенскому:
– Не бойтесь, они не помеченные. Если надо, можно спуститься на первый этаж, там банкомат, при вас сниму наличные! Я же сказал, что на вашей стороне! Мне пофиг, что там устроил мой отец с отцом Стеллы, мне нужно её найти! Сделайте это! Я помогу всем, чем смогу! Я люблю её!
– Отзвонюсь вам завтра, Леонид, – Семён раскрыл портфель и протянул его Воскресенскому. Тот бросил пачку купюр внутрь. – Сообщу, как идут дела. Вы правильно делаете, что не сдаётесь. Нашему бы начальству такое упорство! До завтра!
Они пожали друг другу руки, и молодой Воскресенский пошёл провожать Семёна до лифта. Садясь в машину, Успенский подумал, что, судя по толщине пачки со стодолларовыми купюрами, там не меньше десятки баксов. Как говорят в народе, с паршивой овцы хоть шерсти клок. А если овца не паршивая, то и клок получается неплохой. Уже выезжая с парковки на грязную улицу, Семён запоздало вспомнил, что забыл попросить воды для омывателя.