– Я убила Мухина, – опять смотрит, как на чужого, но Генрих слабины не дал. Кивнул.

– Ну, и бог с ним! Садись!

– Там в ведерке шампанское? – Она все-таки позволила усадить себя за стол, но взгляда не отвела.

– Боллинджер, – ответил Генрих, садясь напротив. – Позвать слуг, или ну их, я за тобой сам поухаживаю?

– Ты меня балуешь… Почему «Вася»?

– Потому что Ася. Анастасия, Ася, мы в детстве дразнили ее, называли Вася, – он встал, взял из ведерка со льдом бутылку, завернул в салфетку, откупорил без эффектов, стал разливать.

– А Роман…

– Роман Иванович, – четко произнес Генрих, не дрогнув ни голосом, ни лицом, – ее сын. Этот вопрос, Наташа, не обсуждается. Хорошо?

– А я и не спрашивала вовсе… – движение губ, тень улыбки или намек на оскал… И после короткой паузы:

– Значит, ты все это знал заранее. Задумал, спланировал…

– Всего не учтешь, – Генрих вернул бутылку на место и поднял бокал. – Кто мог знать, что Мухин решит расправиться с тобой настолько экстравагантным способом?

– Я могла тебя убить, – она тоже взяла в руку бокал. – Случай…

– Ты хоть выяснила, за что?

– Хочешь знать?

– Да, нет, наверное, – пожал он плечами. Получалось, что ему действительно, все равно. Он протянул свой бокал вперед, чокнулся с Натальей и поднес к губам.

– Про резню на Сампсониевском слышал? – Наталья тоже поднесла бокал к губам, но пить не спешила, смотрела на Генриха.

– Хочешь рассказать?

– Не хочу.

– Вот и не надо! – кивнул Генрих. – Делай только то, что тебе нравится!

– Ты знаешь, что мне нравится! – неожиданно улыбнулась она. – Но это потом… – она отпила немного шампанского. – Как вкусно!