Сергеев достал из машины половинку армейского бинокля, найденного в разбитом «Джамбо», и осмотрелся.

– Селение совсем рядом, – сообщил он Хасану. – Если бы двигатель не закипел – уже подъезжали бы… Думаю, что это пригороды… Так вот, друг мой – враг мой, если моего знакомца не отыщем, то будет нам весьма трудно унести отсюда ноги. Проблематично будет… Мы их, конечно, унесем, но тогда Рашид Мамедович, злорадно хихикая, благополучно завершит свой безумный рейд, выпадет в осадок где-то на коралловых островах и будет всю оставшуюся жизнь пить пина-колада и наслаждаться обществом гурий. А мне так хочется еще раз встретиться с господином Рахметуллоевым – ты просто не представляешь!

Хасан оскалился.

– Мне тоже. Я скучаю.

– Аналогично. Значит, выбираться повременим?

– Нельзя бросать дело незаконченным, – сказал Аль-Фахри серьезно. – Аллах любит упорных.

– Аллах любит умных, – возразил Сергеев, разглядывая что-то сквозь линзы. – Упорные раньше попадают в рай, а я туда не спешу. Хочется верить, что ты тоже. Поэтому мы будем умными, Хасан. Ох, как же не хочется идти туда пешком. Минимум пара километров по такой жаре!

– Этого ты будешь тащить с собой? – спросил араб, разглядывая вышедшего из океана Базилевича.

– Ну не бросать же его здесь, право слово? – удивился Умка и пожал плечами. – Я понимаю, что в случае чего – он лишняя обуза, но… Знаешь, у нас, русских, есть такая сказка – «Конек-Горбунок»?

Хасан покачал головой.

– Ну, да… – хмыкнул Сергеев, – естественно. В общем, это сказка о маленькой горбатой лошади, которая все могла и все умела. А ее хозяин, младший сын в небогатой семье, никак не мог поверить в собственное счастье и постоянно в этой лошади сомневался. А лошадь ему говорила, что она ему обязательно пригодится… Или это Серый волк говорил… Не суть важно…

– Странные у вас, русских, сказки… – резонно заметил Аль-Фахри. – Блинов мне пытался рассказать о какой-то круглой говорящей булке, которая от всех ушла и ее съели. Ты – про горбатого говорящего коня, который все умеет.

– Ну, у вас тоже, положим, странностей хватает. Просто, Хасан, – сказал Сергеев, опуская остатки бинокля, – никогда не знаешь, когда и как может пригодиться человек.

– А мне кажется, что ты его просто жалеешь. Хотя – не должен. Он бы тебя не пожалел, я уверен.

– И я уверен. Но он – это не я.

– И ты будешь рисковать жизнью, чтобы не дать ему погибнуть?

– Пока, слава Аллаху, все живы, – попытался отшутиться Умка.

Аль-Фахри покачал головой.

– Ты странный человек, Сергеев. Многое из того, что ты делаешь, лишено смысла. Совсем.