Дальше были двое убитых охранников, еще один топтун, стороживший ворота в дальнем конце усадьбы, которому Михаил свернул шею, словно цыпленку. Тяжелый пороховой дым, ствол, обжигающий руки. Висящий у него на плече, посеченный осколками гранаты Кручинин. И боль в раздробленном колене, даже не боль – жуткий, пульсирующий ужас, становящийся все сильнее с каждым шагом. Пылающий «газик» с убитыми кубинскими гэбэшниками…

Но сейчас Сергеев не об этом думал. Остановив кадр со взятым камерой крупным планом лицом Базилевича, он внезапно понял, что Блинчик, которого он до сей поры полагал превосходным психологом-интуитивистом, на самом деле слеп, как крот. Только слепой мог не видеть, что своей жаждой унижать и властвовать Владимир Анатольевич не просто плодит себе врагов, а еще и придает им чудовищную силу оскорбленного самолюбия.

Или слепой, или глупец. Но Блинов же не был ни тем, ни другим – просто власть сделала его беспечно самоуверенным. А от этого состояния до смерти даже не полшага – один вздох. Никого и никогда нельзя подводить к самому краю. Блинову надо было бы спросить об этом у Чичо, уж он знал это наверняка.

Сергеев закурил и опять пустил пленку вперед.

«Интересно, когда делалась запись? До стрельбы на трассе и в Госпитале или после? Если до, то тогда Базилевич должен быть подозреваемым номер один. Если же после, то надо быть начеку теперь. В любом случае надо искать не только тех, кому Блинов сорвал многомиллионную сделку, но и тех, по кому он вот так же потоптался. Судя по пленке, после смерти к могиле Блинова встанет очередь, как в мавзолей. Для того чтобы плюнуть на могилу, естественно».

– Оставь в покое мою жену, Вова, – прошипел Базилевич, дергая лицом. – Не твоего это ума дело, кого я трахаю…

По мнению Сергеева, Блинову лучше было бы спасовать и попытаться сгладить момент, но он не спасовал.

– Да хоть Элтона Джона трахай, – губы Блинчика презрительно скривились, – дело твое, но тогда, когда ты платишь бабки! А бабки плачу я! Так что ты в коллеги мне не навязывайся, а делай свою работу, Тошенька! Делай, как я тебе говорю, не иначе! Потому что перед «папой» тебя защищаю я, объясняю ему, что ты у нас карманная оппозиция, удобная и максимально удаленная! Что ты есть, что нет тебя – не разберешь, но вроде бы есть демократическое потявкивание из-за Ла-Манша, и отличненько. На хер нам настоящая оппозиция, когда у нас для галочки есть ты в изгнании? Но если ты меня достанешь, то твой дружелюбный лай запихнут тебе же в глотку, будь уверен. Всосал, дружок? Или повторить?